Я открыл было рот, но так ничего и не сказал.

— Месье кюре, — сказал Карим, — у вас здесь сложилась определенная репутация. Вы неоднократно выражали презрение по отношению к чужакам. Даже отец Анри говорит об этом. Вы — нетерпимый человек. Вам нравится пользоваться своей властью и авторитетом. Вы пытались остановить строительство мечети. Вы часто высказывались против ношения никаба. А однажды вы даже пытались самым варварским способом разгромить шоколадную лавку, которая была открыта вопреки вашим религиозным представлениям и традициям. Моя сестра также говорила, что на прошлой неделе вы вломились к ней в дом. А на этот раз мы поймали вас в тот момент, когда вы тайком подглядывали за ее судном, приготовив канистру с бензином, а затем, по всей видимости, намеревались покинуть город…

Я только рассмеялся в ответ — впрочем, исключительно на нервной почве.

— Вы находите это смешным? — спросил Карим.

— Нет, что вы! Конечно же, нет! Только вы ошибаетесь.

Карим презрительно усмехнулся.

— Не думаю, что ваш отец Анри согласился бы с подобным заявлением. Итак, говорите, где Алиса? Чем вы занимались вчера на берегу реки?

Ох, отец, мне бы следовало держать себя в руках, но я вдруг страшно разозлился.

— Я не обязан оправдываться ни перед вами, ни перед кем бы то ни было еще! — заявил я. — У нас в Ланскне все шло хорошо, пока здесь не появились вы и ваша сестра. С тех пор мне пытались угрожать, на меня совершили нападение, меня обвинили черт знает в чем и насильно держат взаперти. Но я не позволю вам меня запугать! Что же касается Алисы, то я понимаю: вы обеспокоены. Конечно же, она слишком молода, чтобы покидать родной дом. И когда вы меня отсюда выпустите, я обещаю, что все мы сядем вместе и спокойно попытаемся найти решение…

Я не договорил: Карим и его приятели снова обменялись несколькими гортанными арабскими фразами, и он, повернувшись ко мне, бросил:

— Извините, месье кюре, но у меня сегодня очень много дел. Надеюсь, мы еще сможем с вами поговорить — когда я вернусь.

Когда я вернусь? Сердце у меня упало. Я, видно, слишком сильно рассчитывал на то, что он меня отпустит.

— Я не понимаю, чего вы хотите добиться, удерживая меня здесь. Или вам кажется, что вы сможете заставить меня в чем-то признаться? Но в чем? Ваша невестка, Карим, в полной безопасности. Она живет у Вианн Роше.

Последовала пауза. Затем он недоверчиво переспросил:

— У Вианн Роше?

— Да, у нее. А теперь…

— О чем Алиса вам рассказала?

— Ни о чем. Мне она вообще ни слова не сказала. Ну что, теперь-то вы меня отпустите?

Последовала еще одна затяжная пауза. Наконец он сказал:

— Нет, я не могу вас отпустить.

— Но почему? — Мой гнев еще усилился. — Какого черта вам от меня нужно?

Карим еще на шаг приблизился ко мне; я ясно видел его лицо и понимал: то, что я принял за непробиваемое спокойствие, на самом деле было тихой яростью, точнее, бешенством, которое он с трудом сдерживал.

— Моя сестра Инес пропала, — сказал он. — Исчезли и она сама, и ее дочь. Мы обнаружили это вчера после того, как поймали тебя, когда ты пытался поджечь судно, зная, что там спят женщина и ее ребенок. Мы, конечно, могли бы позвать полицию. Но вряд ли они отнесутся к этому делу с должным сочувствием. А потому мы решили оставить тебя здесь, кюре, пока ты не ответишь нам на все интересующие нас вопросы. Иншалла. Я очень надеюсь, что в следующий раз ты расскажешь нам всю правду.

С этими словами он повернулся и вышел вместе со своими приятелями, крепко заперев за собой дверь. Я слышал, как ключ несколько раз повернулся в замке.

Я выругался — опять и на французском, и на латыни. Затем присел на ступеньку — собственно, только там и можно еще было присесть — и стал ждать, надеясь, что Майя все-таки вернется. Господи, думал я, чем же я все-таки настолько прогневил Тебя, что ты так жестоко меня наказываешь! А еще я думал о горячем кофе и свежих круассанах и слушал возобновившийся у меня над головой адский грохот беговых дорожек.

Четверг, 26 августа

В Маро мы первым делом направились туда, где, как мне казалось, я наверняка найду теплый прием. Однако темно-зеленые ставни дома, где проживало семейство Аль-Джерба, были плотно закрыты. Мы постучались. Дверь нам открыла Захра, как всегда в никабе, но даже покрывало не могло скрыть ее явного замешательства.

— Извините, но матери сейчас нет дома, — сказала она.

Я объяснила, что мы ищем Рейно, и спросила, не видела ли она его.

Она покачала головой. Цвета ее ауры ярко вспыхивали под никабом — казалось, Захра пребывает в сильнейшем волнении и с трудом его сдерживает.

— Как вам мои трюфели? — спросила я. — А Оми понравились те, с кокосовой стружкой, которые я приготовила специально для нее?

— Оми тоже нет дома, — невпопад ответила Захра.

Да, у нее, безусловно, были какие-то серьезные неприятности. Впрочем, над покрывалом были видны только ее глаза; она с беспокойством смотрела то на меня, то на Жозефину.

— Вы уверены, что не видели Рейно? И ничего о нем не слышали?

Она снова покачала головой и спросила:

— Он что, ваш приятель?

— Да, пожалуй, — ответила я. — Думаю, можно сказать и так.

— Странно, что вы дружите с таким человеком. — Она сказала это ровным голосом, стараясь не выдать своих истинных чувств, но под покрывалом ее аура вспыхивала всеми цветами радуги, точно бушующее пламя.

— Так было не всегда, — сказала я, — и если честно, то сперва мы скорее были врагами. Но это было очень, очень давно. Но с тех пор мы оба успели сильно измениться. А я обнаружила, что страх, который жил во мне, был именно моим страхом, он не имел к Рейно никакого отношения, что я смогу стать свободной, лишь отпустив этот страх.

Захра немного подумала над моими словами и сказала:

— Что вы за люди такие? Иногда я вас совершенно не понимаю. Всегда только и разговоров, что о свободе. Там, откуда я родом, считают, что никто никогда не может быть по-настоящему свободным. На все воля Аллаха. Он все видит, все знает.

— Рейно тоже так думает, — сказала я.

— А вы нет?

Я покачала головой.

— А как же Шайтан?

Я пожала плечами:

— По-моему, люди и сами отлично умеют творить зло, без какого бы то ни было вмешательства дьявола. Меня, например, воспитывали с верой в то, что нам следует учиться самим управлять своей жизнью, самим писать для себя законы и самим бороться с последствиями собственных поступков.

Захра как-то непонятно хмыкнула и сказала: