— Прости меня, я просто запуталась.

***

Лука

— Простите, но как я и говорил ранее, не все поддаются гипнозу. — Доктор лишь разводит руками. — Парень крепкий орешек, сами видите.

Макс замыкается, уходит в себя. За весь сеанс он не проронили слова. Лишь зубами скрепит, как злющий волк и руки в кулаки сжимает. Парень злится и нервничает. Так он делал и в детстве.

Или я просто хочу найти в нем схожие черты с тем мальчиком, которого старался растить как сына.

— Выйдите все. — командую я, показывая на дверь. Зачем все эти люди. Я смогу отличить сына от чужого человека. — Быстрее!

Сажусь напротив напуганного парня, протягивая ему пачку сигарет и зажигалку. Он принимает их и закуривает, выпуская белую струю дыма. Его лицо скрывает эмоции, Макс старается не смотреть мне в глаза, рассматривает свои руки.

— Я не Макс. — наконец выдаёт он и затягивается еще сильнее. Его смуглое лицо приобретает серые оттенки. Он признаётся в этом не мне, а больше себе.

— Я знаю.

— Как?

— Мы узнали о существовании твоего брата Макса. Почему ты представился его именем тогда?

— Не знаю. До сегодняшнего дня я был уверен, что меня зовут Макс. — он с интересом рассматривал тлеющий конец. — Я все эти годы даже не подозревал, кто я…

В уголках глаз Макса собираются слезы, на лице бугрятся желваки. Но ни одна слезинка, даже самая скупая, не скатывается по его щеке.

— Я Демьян Спайк, Лука. Сын Майкла Спайка. — Макс сжимает сигарету, обжигая руку. Он жмурится и с закрытыми глазами на одном дыхании произносит: Никогда ничего не хотел плохого, я тогда даже не знал ничего о Спайках, об Оливере, о всем том ужасе… Клянусь, я никогда не желал зла твоей семье.

Непроизвольно усмехаюсь. Жизнь способна еще меня удивить.

Майкл Спайк.

Встаю резко со стула и подхожу к окну. Ответ всегда был перед нашим носом, но мы его не замечали.

— Говоришь, зла моей семье не желал… с каких пор… семья эта стала только моей, Макс?

***

Макс

Поток воспоминаний прорвался, заполняя пробелы в моей голове. Раньше я все списывал на детскую забывчивость. Часто же говорят, что дети плохо помнят своё раннее детство.

Наш мозг забавно устроен, он оберегает нас по своему, и мой решил просто заменить мои воспоминания. Те же лица и места, только события другие. Подсознание просто подменило воспоминание.

— Он не успокоится, пока не разрушит все, что мне дорого. Он хочет занять моё место, как якобы забрал его, оставив его в больнице, но это у него не получится. Алена узнаёт его, она не ошибётся. — на этих словах внутри неприятно колит.

Сердце предательски сжимается и повторяет мерзким голосом: «Но она тебя не узнала. Смотрела и боялась тебя».

«Просто ты выглядел как безумец. Ходячий мертвец. Любой бы испугался. И вел ты себя странно. Правильно сделала, что не доверилась. Лучше перестраховаться.» — пытается оправдать внутренний голос. Но червячок раздора упорно пробирался глубже, отравляя нутро. Если мозг мыслит здраво, то сердце хочет, чтобы Алёна ни сомневалась во мне не секунды.

Все это время мысли были только о ней. Главное, чтобы ОН не причинил ей боль, не сделал гнусность с малышкой. Я не смог бы жить, зная, что виноват в том ЧТО он сделал.

— Я и вправду чудовище. — вслух произношу свои мысли. — Ты знаешь, что моих родителей убили. Только сейчас у меня сложилась вся картинка, воспоминания из детства сложились с моими знаниями. Отец занимался разработкой новых химических бомб. Ему предложили лабораторию в Сирии со своим полигоном. Платили много, и страховка была большая. Она должна была покрыть лечение моего брата. А потом за ним пришли террористы. Чтобы отобрать технологию изготовления. Ты и сам это знаешь без меня. Только… официальное заключение об их смерти гласит, что в доме взорвали одну из бомб. Поэтому все погибли. Но это не так. Я спалил всех заживо…

Поднимаю глаза и смотрю на Дьявола, пытаясь понять о чем он думает, но он абсолютно спокоен. Стоит у окна в расслабленной позе, лениво рассматривая меня.

— Они изнасиловали маму и потом убили. Я был следующий на очереди. У меня сорвало крышу. Так сильно желал им всем смерти, что взял канистру с бензином, выманил вещи в нем и поджог. Как безумный за пол минуты оббежал дом и разложил горящие вещи под двери и окна. Дом заполыхал как спичка, они не успели ничего сделать. Сгорели заживо. Я их бросил. А Брата бросил умирать в больнице.

— Ты не чудовище. Ты человек. — Лука пожимает безразлично плечами. — Люди ошибаются. Ты тогда еще был пластилином, из тебя еще нужно было лепить и лепить настоящего мужчину твоим родителям. Если бы ты не поджог дом, то убили бы и тебя.

От слов Луки мне не становится легче. Я родился чудовищем, чтобы причинять близким боль. Несу смерть, как дама с косой.

— Я хочу поговорить с Алёной, можно? — пока не увижу её, моё сердце не успокоится. Мне нужно знать, что с ней все хорошо. Услышать ее голос, объяснить все. — В последнюю нашу встречу мы не очень хорошо расстались.

Червячок так и копошится внутри меня, поражая все больше тканей.

Быть рядом с таким, как я опасно, и дело не только в работе. Я могу быть опасен для неё. Но не смогу отпустить. Ни при каких раскладах. Она мой воздух, без неё задохнусь.

Один раз сорвав петель с этой двери, уже не починить ее.

— Конечно. — Лука помогает встать и выйти в коридор. От количества обезболивающего тело плохо слушается. То, что в меня влил Брат, затуманило голову. Все реакции замедлились, но вот сердце колотилось как бешеное. Стучало до боли в рёбрах.

Я так и не определился, как мне его называть. Его настоящее имя Макс, но и я больше не шестилетний Демьян.

Шумно втянул носом воздух, улавливая аромат ее кожи. Слаще мёда. Пьянит сильнее абсента. Голова трезвеет в доли секунд. Все чувства обостряются. Впиваюсь взглядом в ее измотанное лицо и красные от слез глаза. Малышка смотри на меня во все глаза со слегка приоткрытым ртом. Из ее груди вырывается судорожный вздох.

Лука остаётся немного позади, давая нам возможность побыть наедине.

Затем она закрывает глаза и слабо улыбается, шепча себе под нос:

— Работает!

Не знаю, что у неё работает, но мой агрегат как обезумевший тянется к нет. Его рефлексы никакое лекарство не собьёт.

По нежной щеке стекает слеза, побуждающая меня к действию. Подхожу к ней и снимаю ее пальчиком. Хочется видеть лишь улыбку. Моя солнечная девочка.

— Прости меня. — на выдохе говорит она, дрожа всем телом. Приходится притянуть ее к себе, чтобы успокоить. — Он все знает. Все. Говорит так, будто это ты… Знает то, что никто не может знать кроме нас… Я совсем запуталась. Я такая глупая, Макс!