Судья делит анкеты пополам.

— Госпожа Лоутон, у вас на эту часть четыре часа. Госпожа Маккуорри, вы берете эту. Затем мы снова соберемся, обменяемся анкетами, и через два дня начнется допрос кандидатов в присяжные.

По дороге в офис я объясняю Говарду, что мы ищем:

— Идеальный для защиты присяжный — это пожилая женщина. Они чаще других способны на сочувствие, имеют больше опыта и менее предвзяты, к тому же они очень не любят людей вроде Терка Бауэра. И держись подальше от поколения Y.

— Почему? — удивленно спрашивает Говард. — Разве молодые люди не меньше склонны к расизму?

— Миллениалы — поколение эгоистов. Они думают, что весь мир вертится вокруг них, и принимают решения, основываясь на том, что происходит в их жизни и как это повлияет на их жизнь. Другими словами, это минные поля эгоцентризма.

— Уловил.

— В идеале нас бы устроил присяжный, имеющий высокий социальный статус, потому что, когда дело доходит до обсуждений, такие люди склонны влиять на других.

— Значит, мы ищем единорога, — говорит Говард. — Это сверхчувствительный, расово терпимый белый мужчина-натурал.

— Он может быть геем, — серьезно отвечаю я. — Гей, еврей, женщина — все, что может помочь ему отождествить себя с дискриминацией любого вида. Для Рут это будет полезно.

— Но мы не знаем никого из этих кандидатов. Мы что, будем экстрасенсами?

— Мы не будем экстрасенсами. Мы будем детективами, — говорю я. — Ты возьмешь половину анкет и съездишь по указанным в них адресам. Я хочу, чтобы ты узнал об этих людях как можно больше. Религиозны ли они? Богаты ли? Бедны ли? Есть ли у них политическая агитация во дворе? По средствам ли они живут? Поднимают ли они флаг перед домом?

— Какое это имеет отношение?

— Чаще всего это делают люди крайне консервативного склада, — объясняю я.

— А ты чем будешь заниматься? — спрашивает он.

— Тем же самым.

Введя первый адрес в GPS своего телефона, Говард уходит. А я брожу по комнатам офиса, расспрашивая коллег, не имел ли уже кто-нибудь дело с кем-то из этих людей, — многие присяжные переходят из жюри в жюри. Эд уже собирается выйти, но останавливается и бросает взгляд на анкеты.

— Я помню этого парня, — говорит он, вытаскивая один из листков. — Он был у меня в жюри в понедельник. Дело о большой краже. Во время моего вступительного заявления он поднял руку и спросил, имеется ли у меня визитка.

— Ты шутишь?

— К сожалению, нет, — говорит Эд. — Удачи, малыш.

Спустя десять минут адрес уже введен в мой GPS и я еду через Ньюхоллвилль. Дверь машины я на всякий случай запираю. «Президентские сады», многоквартирное здание между авеню Шелтон и Диксвелл, — это городской карман с низким уровнем дохода, четверть обитателей которого живут за чертой бедности, а окаймляющие его улицы кишат наркоторговцами. Невэх Джонс живет где-то в этом здании.

Из одной из дверей выбегает маленький мальчик без верхней одежды и ускоряет шаг, когда в него впивается холод. Не останавливаясь, он вытирает нос рукавом.

Если какая-нибудь женщина из этого района увидит Рут, решит ли она, что ее подставляют? Или же она увидит социально-экономические различия между ними и возмутится?

Трудно сказать. В уникальном случае Рут лучший присяжный не обязательно должен быть одного с нею цвета кожи.

Я ставлю знак вопроса в верхней части анкеты — этот вариант нужно будет рассмотреть позже. Я медленно еду по микрорайону, внимательно глядя, не окажутся ли поблизости играющие на дороге дети, потом сворачиваю к обочине, останавливаю машину и звоню на сотовый Говарда.

— Ну? — спрашиваю я, когда он поднимает трубку. — Как дела?

— Э-э-э… — говорит он. — Я застрял.

— Где?

— Восточный берег.

— Что случилось?

— Здесь закрытый район. Огорожен забором. Но он невысокий, можно заглянуть, если выйти из машины, — говорит Говард.

— Так выйди из машины.

— Не могу. Понимаешь, я еще в колледже завел себе правило не выходить из машины, пока не увижу неподалеку счастливого, живого черного человека. — Он вздыхает. — Я жду уже сорок пять минут, но, кроме белых, никого в этой части Нью-Хейвена не увидел.

Ничем плохим Рут это напрямую не грозит.

— Ты что, не можешь просто выйти и заглянуть за забор? Проверь, нет ли у нее на лужайке знака «Трамп».

— Кеннеди, здесь повсюду знаки «присмотр за соседями». Что, по-твоему, произойдет, если они увидят черного парня, который пытается заглянуть за забор?

— Ок, — говорю я, смущаясь, — я поняла.

Я смотрю в окно на троих детишек, прыгающих по кучам листьев, и думаю о маленьком черном мальчике, которого видела в «Президентских садах». Эд на прошлой неделе рассказывал мне, что защищал двенадцатилетнего мальчика, устроившего перестрелку с двумя семнадцатилетними, и обвинение настаивало на том, чтобы судить всех троих, как взрослых.

— Через час встречаемся у дома 560 на Теодор-стрит в Ист-Энде. И, Говард, когда приедешь туда, можешь спокойно выходить из машины, — говорю я. — Я там живу.

Я аккуратно опускаю пакет китайской еды на рабочий стол в своем домашнем кабинете.

— У меня тут вкусности, — говорю я, доставая лапшу ло мейн.

— У меня тоже. — Говард указывает на стопку только что распечатанных документов.

Сейчас десять вечера, и мы устроили лагерь в моем доме. Я оставила здесь Говарда на день, чтобы он искал в сети кое-какую информацию, пока я с Одетт обменивалась пачками анкет. Несколько часов я боролась с пробками, прощупывала потенциальных присяжных, штудировала списки истцов и ответчиков в суде, проверяя, не привлекался ли кто-нибудь из кандидатов к уголовной ответственности и не имеет ли родственников, которые привлекались.

— Я нашел трех парней, обвинявшихся в домашнем насилии, женщину, чью мать судили за поджог, и милую старушку, у внука которой в прошлом году прикрыли мет-лабораторию, — сообщает Говард.

Экран компьютера мерцает, озаряя лицо Говарда зеленоватым светом, когда он просматривает страницу.

— Ладно, хватит, — говорит он, открывает пластиковый контейнер с супом и отхлебывает через край. — Боже, я умираю с голоду! Так вот, можно нарыть грязи на «Фейсбуке», но это смотря какие настройки конфиденциальности там включены.

— LinkedIn пробовал?

— Да, — говорит он. — Это золотая жила.

Он указывает на пол, где разложил анкеты. Каждая с приколотой степлером распечаткой.

— Этот парень? Нам он нравится, — говорит Говард. — Он социальный педагог в Йеле. Но это еще не все! Его мать — медсестра. — Я поднимаю руку, он бьет по ней ладонью. — А это мой второй фаворит.