— Она посадила моего брата за наркоту, лживая сука.

Естественно, его отправляют восвояси.

После еще нескольких вопросов судья улыбается группе:

— Ладно, я вас отпускаю, бейлиф отведет вас в комнату присяжных. Мы будем вызывать вас по одному, чтобы адвокаты могли задать вопросы частного порядка. Пожалуйста, не пересказывайте их своим коллегам-присяжным. Как я уже говорил, бремя доказывания несет государство. Мы еще не начали снимать показания, поэтому я призываю вас быть внимательными и честно отвечать на вопросы перед судом. Мы хотим убедиться, что ничто не помешает вам выполнять обязанности присяжных. Так же и вовлеченные стороны имеют право рассчитывать на то, что их дело будет рассмотрено людьми справедливыми и беспристрастными.

«Еще бы сам судья был таким же», — саркастически думаю я.

Допрос кандидатов в присяжные напоминает коктейльную вечеринку без алкоголя. Присяжных нужно разговорить, им нужно понравиться. Нужно вести себя так, будто тебя очень интересует его карьера, пусть даже он работает контролером качества на заводе по производству вазелина. Пока передо мной проходят лица присяжных, я каждому в уме выставляю оценку. Идеальный присяжный — это 5. Плохой присяжный — это 1.

Говард, чтобы не запутаться, записывает причины, по которым тот или иной присяжный нас не устраивает. В конце концов нам придется иметь дело с троечками, четверками и пятерками, потому что только семи претендентам мы можем дать безапелляционный отвод, не требующий объяснений. И мы не хотим использовать все эти возможности сразу — вдруг потом нам попадется еще более проблематичный присяжный?

Первым перед нами предстает некто Деррик Уэлш. Ему пятьдесят восемь, у него плохие зубы, одет он в клетчатую рубашку навыпуск. Одетт приветствует его с улыбкой.

— Мистер Уэлш, как поживаете?

— Вроде нормально. Немного голоден.

Она улыбается.

— Я бы тоже перекусила. Скажите, мы когда-нибудь работали вместе над каким-либо делом?

— Нет, — отвечает он.

— Чем вы зарабатываете на жизнь, мистер Уэлш?

— Держу магазин бытовой техники.

Она спрашивает его о детях и их возрасте. Говард хлопает меня по плечу. До этой секунды он лихорадочно рылся в анкетах.

— Это у него брат — полицейский, — шепчет он.

— Я читаю «Уолл-стрит джорнэл», — говорит Уэлш, когда я опять поворачиваюсь к нему. — И Харлана Кобена.

— Вы что-нибудь слышали об этом случае?

— Немного. По новостям, — признается он. — Я знаю, что медсестру обвинили в убийстве ребенка.

Рядом со мной вздрагивает Рут.

— У вас есть мнение о том, виновна ли подсудимая в данном преступлении? — спрашивает Одетт.

— Насколько я знаю, в нашей стране ты невиновен, пока твоя вина не доказана.

— Как вы представляете себе свои обязанности в роли присяжного?

Он пожимает плечами:

— Ну, наверное, слушать показания… и делать, что скажет судья.

— Спасибо, Ваша честь, — говорит Одетт и садится.

Я встаю с места.

— Здрасьте, мистер Уэлш. У вас, кажется, есть родственник в силовых структурах?

— Мой брат служит в полиции.

— Он работает у нас, здесь?

— Уже пятнадцать лет, — отвечает присяжный.

— Он рассказывает вам о своей работе? С какими людьми ему приходится иметь дело?

— Иногда…

— С вашим магазином случались какие-нибудь неприятности?

— Один раз нас ограбили.

— Считаете ли вы, что увеличение уровня преступности объясняется наплывом меньшинств?

Он обдумывает ответ.

— Мне кажется, это больше связано с экономикой. Люди теряют работу, впадают в отчаяние.

— Как по-вашему, кто имеет право определять ход лечения — семья пациента или профессиональный медик? — спрашиваю я.

— Ну, это зависит от конкретного случая…

— У вас или ваших родственников лечение в больнице когда-либо приводило к плохим последствиям?

Губы Уэлша сжимаются.

— Моя мать умерла на операционном столе во время обычной эндоскопии.

— Вы обвинили врача?

Он колеблется.

— Мы уладили вопрос.

Очень умно.

— Спасибо, — говорю я и, повернувшись к Говарду, качаю головой.

Второй потенциальный присяжный — черный мужчина лет под семьдесят. Одетт спрашивает, где он учился, женат ли он, кто с ним живет, есть ли у него хобби. Почти все это есть в анкете, но иногда приходится еще раз спрашивать об этом, чтобы видеть глаза человека, когда он говорит, к примеру, что участвует в ролевых воссозданиях событий Гражданской войны, чтобы понять: он просто любит историю или это свихнувшийся на оружии псих.

— Насколько я знаю, вы работаете охранником в торговом центре, — говорит Одетт. — Вы считаете себя представителем правоохранительных органов?

— Думаю, в некотором смысле, да, — отвечает он.

— Мистер Джордан, вам известно, что мы подбираем беспристрастное жюри, — говорит Одетт. — Конечно, от вашего внимания не ускользнуло, что вы и ответчик — оба цветные. Это может как-то повлиять на вашу способность принимать объективные решения?

Он прищуривается и, подумав, отвечает:

— А ваш цвет кожи как-то влияет на вашу объективность?

В эту секунду я думаю, что мистер Джордан — мой самый любимый человек в мире. Когда Одетт заканчивает допрос, встаю я.

— По вашему мнению, черные более склонны к совершению преступлений, чем белые? — спрашиваю я.

Каким будет ответ, я знаю, так что спрашиваю не ради него.

Я хочу увидеть, как он отреагирует на меня, белую женщину, задающую такие вопросы.

— По моему мнению, — медленно произносит он, — черные имеют больше шансов попасть в тюрьму, чем белые.

— Спасибо, сэр, — говорю я и поворачиваюсь к Говарду, незаметно кивая: «это десять».

Далее следуют несколько свидетелей, где-то посередине между «ужасно» и «идеально», а затем выходит присяжный номер 12. Лайла Фэйрклоу — идеального для присяжного возраста, подвижная блондинка. Она преподает в центре города в расово интегрированной школе. С Одетт она разговаривает очень вежливо и профессионально, но мне, как только я встаю, улыбается.

— Моя дочь будет ходить в школу в том районе, где вы работаете, — говорю я ей. — Поэтому мы и переехали туда.

— Ей там понравится, — отвечает женщина.

— Но к делу. Госпожа Фэйрклоу, я — белая женщина, представляющая черную женщину, против которой выдвинуты одни из самых серьезных обвинений, какие только могут быть выдвинуты против человека. У меня есть некоторые опасения, и я бы хотела поговорить о них, поэтому так же важно, чтобы вы чувствовали себя комфортно в роли присяжного, как мне комфортно чувствовать себя в роли представителя моего клиента. Знаете, мы все говорим о предрассудках, как о чем-то плохом, но такова жизнь. Например, есть определенные виды дел, которыми я бы никогда не стала заниматься. Вот я люблю животных. Если я вижу, как кто-то с ними жестоко обращается, я не могу оставаться объективной — я так злюсь, что мой гнев затмевает собой всякую рациональную мысль. Случись такое, мне было бы крайне трудно поверить в то, что мне будет говорить защита.