— В красном сарафане? — оживилась Валя. — Явная психопатка. Даже спасибо не сказала.

— Только смотри при Николае не поноси ее. Он… как бы выразиться… В общем, хорошо к ней относится — кажется, есть такой термин.

— Он с ума сошел! У нее какие-то странные глаза.

— Глаза — это полбеды, — заговорщическим тоном сообщил Юра. — Она замужем.

Валя встала. Она просто не могла больше сидеть.

— Валька, но дело не в этом. Ты послушай…

Юра взял ее под руку и повел по аллее. Он рассказал, как Опрятин зачем-то обшарил морское дно и как они с Колей нанесли Маргарите Павловне неожиданный визит и убедились, что она имеет отношение к трем матвеевским ящичкам…

Вдруг Юра остановился, взглянул на часы.

— Валя-Валентина, извини меня и не обижайся, но я должен тебя покинуть. Мы затеяли одно интересное дело…

— Какое? Опять по шерлок-холмовской части?

— Нет. По части науки и техники. Понимаешь, сегодня мы ставим один опыт, и ребята ждут меня…

Они расстались на троллейбусной остановке.

Через двадцать минут Юра быстрым шагом пересек Бондарный переулок и вошел во двор дома, где жил Николай. Из-под арки неслись пушечные удары: полная рослая женщина выбивала коврик. Увидев Юру, она заулыбалась.

— Давно вас не видно, Юрий Тимофеевич.

— Добрый вечер, Клавдия Семеновна.

Юра хотел пройти мимо, но женщина, как видно, была расположена к продолжению разговора. Прижав коврик к мощной груди, она сказала певуче:

— Раньше заходили к нам, а теперь гордые стали?

— Да некогда все, — буркнул Юра.

— У Коли сегодня день рождения, что ли? Так и идут к нему. Молодые все, — ласково сообщила женщина. — А мой-то Владимир тоже по научной части теперь работает. Изобретателем.

— Я очень рад. Передайте ему сердечный привет. — Юра наскоро улыбнулся, кивнул и поспешил прочь.

— Непременно передам! — пропела ему вслед женщина и подкрепила свое обращение новым пушечным ударом.

Прыгая через ступеньки, Юра взлетел на второй этаж и рывком распахнул дверь, из-за которой неслись голоса и смех.

Загадочная поверхность Мёбиуса увлекла Николая и Юру. Они перечитали все, что можно было найти, о ее математических свойствах. Тетрадь «Всякая всячина» распухла от формул и эскизов перекрученных колец. Среди прочих сведений в ней появилось краткое жизнеописание Августа-Фердинанда Мёбиуса, немецкого геометра, профессора Лейпцигского университета, который в 1858 году впервые установил существование односторонних поверхностей.

Не забыли и профессора Геттингенского университета Иоганна-Бенедикта Листинга, который, ничего не зная о поверхности Мёбиуса, через семь лет открыл таковую вторично.

Были упомянуты и другие математики, которые построили еще несколько односторонних поверхностей, гораздо сложнее, чем кольцо Мёбиуса. Чего стоила одна «поверхность Клейна» — нечто вроде бутылки, пронзающей изогнутым горлышком собственную стенку…

«Достоинство поверхности Мёбиуса не в том, что она первая, а в том, что она — простейшая из возможных в трехмерном мире и наиболее пригодная для нас», — резюмировали наши друзья.

— Здорово ты придумал, Колька! — восхищался Юра, хлопая друга по спине. — Использовать поверхность об одной стороне! Я уверен: колечко Мёбиуса создаст нам то самое поле.

Николаю было приятно это слышать. Широченная улыбка сама собой раздвигала его губы. Но он гнал ее с лица долой и отвечал:

— Уймись, смолокур. Еще ничего не известно.

— Нет, ты представь себе: никаких труб! Нефтяная струя преспокойно шпарит через море!

Николаю невольно передавалось его волнение.

— Я прикидывал, Юрка: на Транскаспийском отказ от труб даст экономию — двадцать пять тысяч тонн металла…

— Поди ты со своей экономией! — Юру понесло. — Мы научимся управлять поверхностью! Здесь пахнет мировым открытием!

— Прекрати телячьи восторги! — рассердился Николай. — Мировое открытие! Думать надо, о чем говоришь. — И уже спокойно добавил: — Мы, с нашими силенками, должны держаться узкой задачи: усилить поверхностное натяжение ртутной капли. Если удастся — перейдем на нефтепродукт.

— И только? — Юра помрачнел.

— Нет, еще одно: не вздумай звонить по институту. И шефу пока ничего не говори. Ясно?

— Конфиденция, — печально вздохнул Юра. — Вот так когда-то инквизиторы давили на Галилея.

Николай засмеялся:

— Ах ты, бедный Галилей Тимофеевич…

Застекленная галерея в Бондарном переулке снова превратилась в лабораторию. Каждый вечер там сверлили, паяли, собирали хитрые электронные схемы. Юре и Николаю помогали еще трое молодых инженеров из отдела автоматики. Часто гас свет, и начиналась возня у счетчика при спичках. Хорошо еще, что мать Николая была женщиной доброй и терпеливой.

Лаборант Валерик Горбачевский был любопытен. Он с интересом прислушивался к разговорам о матвеевской рукописи. Он охотно помогал в сверхурочное время Привалову и Багбанлы: бегал в стеклодувную мастерскую паять стеклянные трубки, помогал затаскивать в одну из комнат лаборатории статор от ржавевшей в институтском дворе старой динамо-машины. Никто не объяснял Валерику, зачем все это нужно. А сам он не лез с расспросами: гордость не позволяла.

Кроме того, он побаивался инженера Потапкина. Инженер Потапкин, наверное, думает, что он, Валерик, только и делает, что шляется по бульвару и пристает к девушкам. Ну и пусть думает!

Одно только обидно: на яхту к ним теперь не попадешь. Раньше Потапкин обещал взять его, Валерика, в команду, а