– А зачем тогда?

Жан не ответил, и вскоре стремительная прогулка закончилась у двери, ведущей в покои архиепископа. Оруженосец постучал и громко назвал свое имя, чтобы получить разрешение войти.

Заслышав грохот шагов и клацанье засова, Мод еле сдержалась, чтобы не броситься наутек. Дверь открылась, и она ахнула от изумления, оказавшись лицом к лицу с Фульком. Тот был одет в кольчугу. Оттененные блеском металлических звеньев, его глаза казались темными, как бурное море. Выражение лица тревожное, отрешенное. Отец Мод стоял в глубине комнаты, потирая руки, а архиепископ готовил печати для двух свитков пергамента. Мод сумела одним взглядом охватить все эти детали, а потом услышала, как Жан закрывает дверь и запирает ее на засов.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она Фицуорина хриплым от испуга голосом. – Тебя же убьют, если поймают!

– Вот именно – если, – пожал он плечами. – А я не намерен доставить Иоанну такое удовольствие. – Фицуорин сделал глубокий вдох, блеснули звенья кольчуги. – Я здесь, – объявил он, – потому, что пришел за тобой…

– За мной? – Мод непонимающе смотрела на него.

Не успел Фульк ответить, как ле Вавасур шагнул вперед:

– Дочь моя, Фицуорин предложил мне за твою руку тысячу фунтов серебром, и я согласился.

– Что? – Мод изумленным взглядом обвела всех присутствующих. Ее затрясло. – Меня покупают и продают на аукционе, как племенную кобылу?!

– Мод, – угрожающе прорычал отец, – попридержи-ка язык, а не то я сам тебе его укорочу.

– Как сегодня утром? – презрительно бросила она, спиной ощущая позади себя запертую дверь. – Неужели ни у кого из вас нет ни капли благопристойности?

Ле Вавасур побагровел:

– Кровь Господня, ты испытываешь мое терпение, девочка! Я и впрямь велю взнуздать тебя, как кобылу, чтобы отучить дерзить…

– Тихо! – сказал Фульк, резко махнув рукой, и повернулся к дымящемуся от негодования ле Вавасуру. – Вы позволите мне поговорить наедине с вашей дочерью?

Барон злобно зыркнул на Фулька, но отрывисто кивнул.

– Я разрешаю вам даже выпороть Мод, если она будет переходить границы. К сожалению, она частенько путает уверенность в себе с упрямством.

Лицо Хьюберта Уолтера все это время оставалось непроницаемым.

– Можете поговорить вон там, – показал он на небольшую комнатку, отгороженную портьерой.

Мод чуть было не отказалась, но, когда Фульк заговорщически подмигнул, приняла церемонно протянутую ей руку и последовала за ним.

Фицуорин задернул портьеру и отошел в дальний конец комнаты. Расстояние составляло всего несколько ярдов, однако возможности подслушать их разговор не было.

– У тебя есть возражения против того, чтобы выйти за меня замуж? – повернувшись к Мод, тихо спросил Фульк, но не переходя при этом на шепот.

– Я возражаю, чтобы меня передавали, как предмет мебели или… как племенную корову. Иоанну нужно мое тело, Фалько де Броте – мои земли, отец требует, чтобы я поступала, как велено родителем, а ты хочешь меня спасти от всех, забрав себе. – Она остановилась, чтобы негодующе перевести дух. – И никого при этом не интересует, чего хочу я сама!

– Ну и чего же ты хочешь?

– Чтобы меня оставили в покое и позволили соблюдать траур по мужу, как подобает. – В глазах у нее снова защипало.

– Покой ты сможешь обрести разве что в мечтах, – пожал плечами Фульк и рассудительно сказал: – Тебе придется сделать выбор прямо сейчас, как ни крути.

Мод захотелось взбунтоваться, выплеснуть ярость, вырваться из угла, в который ее загнали. Но одновременно в душе ее возникло и другое желание. «Соглашайся! – говорил ей внутренний голос. – Бери скорее Фулька в мужья и держи его крепче!»

– Я тоже скорблю по Теобальду, – тихо произнес Фульк.

Она больше не могла сдерживаться, и слезы хлынули у нее из глаз.

– Знаю, – проговорила Мод.

– Я высоко чтил его. Лорд Уолтер был моим наставником, человеком, который сделал из неотесанного оруженосца достойного рыцаря. – Мод вытерла глаза рукавом, глотая слезы, а Фицуорин продолжал: – Клянусь, что всегда буду почитать его память, так же как буду почитать тебя!

Лицо Фулька расплывалось у нее перед глазами.

– Просто я не доверяю своему здравому смыслу, когда речь идет о тебе. – Сквозь слезы на лице Мод забрезжила насмешливая улыбка. – Смотрю на тебя, и весь разум тут же улетает в окошко.

– Словно летучая мышь при звуках мессы, – кивнул Фицуорин. – Со мной происходит то же самое.

– Что-что? – удивленно подняла брови Мод. – Какая еще летучая мышь?

– Слышала песню о графе Анжуйском и его жене – колдунье с серебряными волосами и глазами цвета морской волны? – Он подошел ближе и взял ее за руку. – Помнишь, как она коллекционировала сердца сраженных ее красотой мужчин и носила их как ожерелье, а они продолжали стучать у нее на груди? – Фульк погладил ладонь Мод большим пальцем. – Разве не лучше терять разум вместе, чем поодиночке?

– Лучше, чтобы меня обольстили до беспамятства, чем поколотили – ты это хочешь сказать? – спросила она, понемногу приходя в себя.

Его рука приобняла Мод за талию, и он притянул ее к холодным железным кольцам хауберка:

– Но ты ведь явно предпочтешь первое?

Молодая женщина колебалась, понимая, что балансирует на краю пропасти. Еще один шаг – и битва будет окончена. Ей нечего терять, кроме самой себя, а взамен Фульк поклялся отдать ей свое сердце. Он наклонился, ища поцелуя, но она отвернула лицо, вырвалась из его рук и заявила:

– Обольщай меня сколько хочешь, но лишь после того, как мы обвенчаемся.

Тревожное выражение, промелькнувшее на лице Фулька, когда Мод оттолкнула его, сменилось шутливым разочарованием. Он осторожно коснулся ее щеки.

– Очень хорошо, – сказал он, – тогда пойдем немедленно преклоним колена перед архиепископом и принесем клятвы перед лицом Господа.

Свадебная церемония была краткой и простой. Хьюберт Уолтер обернул руки Фулька и Мод пурпурной столой, и они произнесли клятвы. Фицуорин достал плетеное золотое кольцо, архиепископ благословил его и, когда Фульк надел кольцо Мод на палец, объявил их мужем и женой: в горе и радости, болезни и здравии, пока смерть не разлучит их.

Услышав последнюю фразу, Мод содрогнулась. «Пока смерть не разлучит вас». Сколько это? Несколько часов, несколько дней или целая жизнь? Фульк поцеловал ее, но это была лишь формальность в присутствии свидетелей. Поцелуй не доставил Мод того дурманящего наслаждения, которое она испытала в комнатке за портьерой. После Фулька подошел отец, потом Жан и, наконец, Хьюберт. Когда он поцеловал Мод в обе щеки, она почувствовала внезапный прилив нежности, и на глаза навернулись слезы. Хьюберт напомнил ей о Теобальде, о днях, полных спокойствия и неж ной заботы, что остались где-то далеко, на продуваемых ветром ирландских берегах.