Рузвельт подошел ко мне, и глаза его невольно остановились на теле.

– В таком месте смотреть на это еще страшнее, – тихо сказал он. – Клиника. Совершенно обесчеловечен.

– Но почему так? – спросил Крайцлер, не обращаясь ни к кому. – Почему именно так? – Он протянул к телу руку, и я понял, что он говорит об увечьях.

– Дьявол его знает, – ответил Теодор. – Я такого ни у кого не видел, разве что у краснокожих.

Мы с Ласло окаменели оба, а затем, не сговариваясь, развернулись к Теодору. Наверное, у нас в глазах что-то отразилось, ибо Теодор сразу же занервничал.

– Что это с вами? – спросил он с ноткой негодования. – Если позволите осведомиться?

– Рузвельт, – ровно произнес Крайцлер, делая шаг вперед. – Не могли бы вы повторить то, что сейчас сказали?

– Меня много в чем обвиняют, когда я говорю, – ответил Теодор, – но пока еще никто не обвинял меня в плохой дикции. По-моему, я выразился предельно ясно и громко.

– Да. Так и было. – К нам приблизились Айзексоны и Сара, с любопытством наблюдая за внутренним пламенем, осветившим усталое лицо Крайцлера. – Но что конкретно вы имели в виду?

– Я подумал, – объяснил Рузвельт, несколько даже оправдываясь, – лишь об одном случае такой жестокости, который мне пришлось наблюдать. Это было на пустошах Дакоты, когда я держал ранчо. Я видел там несколько трупов белых, убитых индейцами для острастки остальных поселенцев. Их тела были тоже страшно изрезаны похожим образом – я так понял, они хотели запугать остальных.

– Да, – сказал Ласло – скорее самому себе, чем Теодору. – Естественно, вы бы это предположили. Но какова была истинная цель тех увечий? – Крайцлер зашагал вокруг операционного стола, медленно потирая левую руку и качая головой. – Модель… ему нужна модель… все это слишком последовательно, слишком продуманно, слишком… структурировано. Он конструирует что-то по модели… – Взглянув на свои серебряные часы, Ласло повернулся к Теодору. – Вы случайно не знаете, Рузвельт, в котором часу открывается Музей естественной истории?

– Случайно знаю, – гордо ответил Теодор, – поскольку мой отец был его основателем и я тоже принимал участие в…

– В котором часу, Рузвельт?

– В девять. Крайцлер кивнул:

– Великолепно. Мур, вы отправитесь со мной. Теперь насчет остальных: Маркуса ждет лаборатория, посмотрим, какие результаты принесут нам его эксперименты. Вы, Сара и Люциус, вернетесь в № 808 и свяжетесь с Военным ведомством в Вашингтоне. Запросите у них все записи касательно солдат, комиссованных ввиду психических несоответствий. Скажете, что нас интересуют только служившие в Армии Запада. Если не дозвонитесь по телефону, отправьте им телеграмму.

– Я знаю кое-кого в этом ведомстве, – добавил Рузвельт. – Если это сможет как-то помочь.

– Несомненно, – ответил Ласло. – Сара, потрудитесь узнать у Теодора имена. Все-все-все, по местам, работать. – Когда Сара и Айзексоны ушли, захватив оборудование Маркуса, Крайцлер повернулся к нам с Рузвельтом. – Мур, вы поняли, что именно мы ищем?

– Да, – ответил я. – Не понял только, почему это надо искать в музее?

– Там у меня есть старый приятель. Франц Боас. Если такие увечья имеют какое-либо культурное значение у индейских племен, он нам его истолкует. А вам. Рузвельт, в случае успешного подтверждения этой гипотезы будет принесена глубочайшая благодарность. – С этими словами Крайцлер закрыл тело Эрнста Ломанна грязной простыней. – К несчастью, я уже отправил.

Стиви вместе с коляской домой, так что нам понадобится кэб. Вас подбросить, Рузвельт?

– Не надо, – ответил Теодор. – Я лучше останусь здесь и замету следы. К тому же с этой толпой наверняка возникнет масса вопросов. Удачной охоты, джентльмены!

За то время, пока мы изучали останки Ломанна, возмущенных людей снаружи только прибавилось. Сара и Айзексоны, похоже, благополучно выбрались из сутолоки, ибо мы их нигде не видели. А вот нам с Крайцлером повезло не так. Мы проделали уже половину пути до главных ворот больницы под пристальным надзором толпы, когда дорогу нам преградил коренастый человек с квадратной головой и старым топорищем в руках. Человек холодно посмотрел на Ласло, и, повернувшись к своему другу, я понял, что доктор его тоже прекрасно знает.

– А! – провозгласил человек голосом, шедшим будто бы из его объемистого брюха. – Так они позвали знаменитого герра доктора Крайцлера! – Акцент выдавал в нем германца из низов.

– Герр Хёпнер, – ответил ему Ласло вежливо, однако настороженно, ибо человек этот явно умел пользоваться топорами. – Прошу меня простить, но у нас с коллегой срочное дело. Посторонитесь, будьте так любезны.

– Так что там с мальчишкой Ломанном, герр доктор? – Хёпнер и не думал освобождать нам дорогу. – Вам-то в этом деле какая выгода? – Несколько человек поблизости тоже возбужденно загомонили.

– Я понятия не имею, о чем вы говорите, Хёпнер, – хладнокровно ответил Крайцлер. – Дайте пройти.

– Не имеете, а? – сказал Хёпнер, похлопывая деревяшкой себя по ладони. – Очень сомневаюсь. А знаком ли вам наш добрый доктор, meineFreunden[23]? – обратился он к толпе. – Тот знаменитый алиенист, что разрушает семьи – похищает детей из их домлв! – Толпа негодующе загудела. – Я требую объяснений, герр доктор, – как вы связаны со всем этим делом? Вы и Ломанна украли у его родителей, как похитили у меня мою дочурку?

– Я вам уже сказал, – скрипя зубами, ответил Крайцлер, – что я не знаю никакого Ломанна. А что до вашей дочери, герр Хёпнер, она сама попросила меня забрать ее излома, поскольку вы не могли удержаться от регулярных избиений ее палкой – возможно, той самой палкой, которую сейчас держите в руках. Толпа вздохнула, как один человек. Глаза Хёпнера расширились.

– То, что человек делает у себя дома со своею собственной семьей, – это его личное дело! – гаркнул он.

– Ваша дочь так не считает. – холодно заметил Крайцлер. – Л теперь, в последний раз – rausmiе dir!

То была команда двигаться, и так обычно говорят слугам или иным подчиненным. Хёпнер стоял как оплеванный. Подняв топорище, он сделал шаг к Крайцлеру, но вдруг замер, когда за нашими спинами начало твориться что-то невообразимое. Повернувшись и вглядываясь поверх голов, я разглядел в их гуще лошадиную голову и крышу повозки, прокладывавшей к нам путь. И еще я узнал человека на ней – то был Джек Макманус, он же «Жри-Живьем». Одной гигантской рукой он держался за стенку экипажа, а другой размахивал по сторонам. Эти ручищи выиграли для него не один приз лет десять назад, пока он не покинул ринг ради карьеры вышибалы у Пола Келли.

Элегантный брогам Келли с начищенными до блеска латунными фонариками подъехал к нам. Жилистый человечек на козлах сухо щелкнул бичом и толпа, немотствуя, отшатнулась, прекрасно зная, кто сидит внутри. Едва колеса замерли, Джек Макманус спрыгнул с подножки, грозно зыркнул на чернь перед собой и поправил на голове шапочку углекопа. После чего распахнул перед нами дверцу экипажа.