– Вот медведь скрытный, – обижено буркнула я. – Хоть бы словом обмолвился. Да и ваш сынок, уважаемый, не лучше. Интриганы деревенские! Хорош седельник, я сразу оценила, как он кнут держит.

– Да, он воин, – гордо кивнул Годей. – Я ведь двоюродный брат нынешнего Агимата. В степи две школы боя, если слышала.

– Слышала, господин Агимат работает с оружием.

– Агимат – это не имя, это титул, – поучительно сказал мой спутник. – Означает “клинок дракона”. Древняя школа, по легенде её основал чуть ли не сам дракон, живущий уже много веков среди людей. Как и школу Юлла, – он тогда разделил свои познания. Учитель спустился с гор Драконьего кряжа, а потом люди все забыли и глупо зовут горы Змеиными. Даже водопад ваш священный, он имеет подлинное имя “Радужный дракон”, так говорят старики в степи. Правда, окаянные хоронили легенду последние две сотни лет с удивительным упорством. Раньше многие помнили, а теперь – единицы.

Я споткнулась и тупо уставилась на камни. Нос разминулся с ними благодаря проворству Годэя. Повисев в полусогнутом положении, прихваченной за шиворот его сильной рукой, я кое-как отдышалась и выпрямилась. Эльф. Ага, он живет долго. Он, видите ли, «кое-что понимает» в боевых искусствах и оружии. Задушила бы скрытного гада, но едва ли управлюсь…

Мысли метались, как перепуганные куры. От шума в собственной голове я даже зажмурилась. Риан – дракон! Дожили. И где его хвост? Клыки, крылья… что там еще полагается иметь нормальному дракону? Изворотливость? Любовь к золоту? Умение летать и дышать огнем? Н-да, странный дракон, не соответствующий общеизвестным в моем прежнем мире приметам…

Боги, сжальтесь, пошлите хоть одну умную мысль!

Я хихикнула. Ящер недобитый! Как же он ловко уворачивался от расспросов. Вдох-выдох. Ночью заловлю во сне и изругаю, как пожелаю. Спорим, он там бывает, да еще и тайком от меня?

– Этому дракону патлы бы его сивые повыдергать, – мстительно прошипела я, наконец обретая дар речи. – Я горожу глупость на глупость, твержу про Феникса, про корни мира. И что? Он молчит, как на допросе. Будто имени Радужного не помнит. “Оно слишком длинное”. Ага! А я, опять же, ломаю голову: почему Дари, Яниза, Лемар, Наири и наверняка вы, уважаемый, имеете сходные приемы боя и движения. Да еще те же самые, что он вбил в мою голову! Уж не говорю про поклон!

– Ты его видела, – он остановился, обернулся и произнес с нехарактерным для себя священным трепетом. – Учитель жив.

– Жив, что ему сделается. Сидит в своем болоте и молчит, самый упертый интриган! Небось теперь уже и не сидит, в Агрис двинулся, был у него такой план. А Лемара наставляли вы?

– Да. Здесь школа капитанов гвардии, – он продолжил путь, снова становясь спокойным, и заговорил размеренно. – С него начинал, мальчику лет шесть было, когда князь привез. Его окаянные совсем со свету сжить надумали, Тарпен Карн прятал обоих – и родного сына, и этого… приемного. Четыре года он прожил тут, иногда выбирался в Римас или в степь. А теперь учеников стало больше, но таких, увы, нет. Ладно, и других гоняю по сухой степи, смотрю, кто чего стоит. Учу доверию и преданности. Работа очень тонкая, сложная, но князю нужна помощь и я делаю все возможное. Не думал, что стану уважать «повелителя Карна», а ведь сам принес ему присягу. Три года назад я искал в степи Агимата, но с ним беда. Говорят, окаянные буквально охотятся на родича. Он исчез, скрывается. А еще я навещал Юлла, пригнал ему баранов, привел пару коней. Просил помощи в обучении, но он отказал. Спесив, заносчив, самовлюблен. На золото падок безмерно. Губит школу, требуя почитания и возвышения себя, великого и непобедимого. Сыновья не лучше, все трое. А вот девочка – другое дело. Кстати, её имя Яниза. Говорят, окаянные давали Юллу за дочь в качестве наставницы храмовников неограниченный доступ к воде и деньги, сумма непомерная. Он не продал только потому, что считал её бесполезной. И правильно – девочка не станет работать с дрянными людьми. Отослал недавно сына, тот передает мастерство боя храмовым стражам в Кумате. Добровольно.

– Выходит, Юлл позже продал дочь, Потому что мне точно известно: она попала в руки княжны и готовилась для утех её ненормального братца по особому поводу, – я добавила, поясняя. – Князь спас, а Мар умудрился жениться на следующий день. Говорят, пока они выясняли отношения, пострадал дворец. Официально Лемар будет утверждать, что жена погибла, но все несколько сложнее.

– Давно меня никто не удивлял так сильно и многократно, – улыбнулся Годей. – И приятно. Теперь я спокоен за школу Юлл. Да и за мальчика. Женщины всегда крутились вокруг красавчика Мара, но он их почти не замечал. Девицы знали, что он обречен на смерть, и что беден – тоже, да к тому и княжною преследуем. Он умница, не таит злости на людей за их слабости. Насколько я знаю, наша чернейшая была в свое время без ума от Лемара, отсылала цветы, писала ему, изводила девиц, глянувших на этого зеленоглазого хулигана. Года два надеялась на что-то. А с тех пор люто ненавидит.

– За безразличие к своей красоте?

– И за то, что совершенно не поддается влиянию. На её горящий взгляд и достойные люди летят, как мотыльки к огню. Без памяти, без разумения, не надеясь уцелеть. Себя предают, друзей отдают на муку, клятвы нарушают, – тяжело вздохнул Годэй. – Мар князю сказал, что обязательно сходит к Жи на свидание. Чтобы знать, стоит ли он места капитана. Риннарх аж рычал от злости, не пускал. Потом смирился. Правда, Рыся своего любимого чуть не под дверь запихнул. Боялся, мальчик её совершенно разозлит, и, в общем, был прав. Тэйлан сказал ей, что обожает, кажется, рыженьких. А Эмис по весне твердил, что без ума от брюнеток. Шалопай.

– У Янизы такие удивительные волосы, пепельное серебро. Теперь он уверен, что нашел свой цвет.

– О да, помню, – глянул он с хитрым прищуром. – Значит, и её видела. Кстати, мы почти пришли. Я не хотел бы выходить из-за скал, зрелище угнетает душу. Может, ты увидишь больше, чем пламя во рву, попробуй. Буду ждать тут.

Я кивнула, невесть зачем поправила пояс и проделала оставшиеся шаги в одиночестве. Рядом с Годеем сознанию было так удивительно спокойно, что теперь я ощутила себя беззащитной и голой.

Рельеф скал резче обозначился, затем потек багровыми всполохами, с каждым шагом все более тревожными и угрожающими. Наконец я вышла на кромку каменной равнины, плоско выструганной сразу за воротами скал. Ров кривым шрамом пересекал лысую долину, упираясь на севере в невидимую отсюда гору. Над ним клубился темный дымок и чувствовалось то характерное, угнетающее сознание отчаяние, о котором говорил Годей.

А еще тут ощущалась печать зла, в которую Адепт вложил свою непомерную силу. Мне было больно смотреть на ров, невозможно тяжело подойти к его краю. Змеи Лемара или изуродованная морская собака были шуткой рядом с ЭТИМ. Наверное, он так же опечатал реку. Только там его умысел не давал воде пробиться на волю, а здесь – не позволял огненной язве зарубцеваться, срастись, отпустить в глубины огонь недр.

Впервые я ощутила полное бессилие исправить и изменить хоть что-то. Ни в одиночку, ни объединив усилия, снави не смогли бы распечатать его проклятие и погасить злую волю. Я задумчиво постояла на краю, надеясь найти хоть какое-то решение, но тщетно. Пошатываясь, побрела обратно. Провал жадно пил мои силы, вытягивая их помимо воли. Печать жила своей жуткой жизнью.