— Который подчиняется сенешалю де Жизору?

— Совершенно верно.

— А как он к нему относится?

— Эн Жильбер? Боится сенешаля Жана, как тарантула.

— А вы не боитесь его, эн Этьен?

— Что тут таить… Боюсь и я. Жан де Жизор — страшное существо. Мне кажется, это демон во плоти. Он сам сожительствует с орденским прецептором де Фо, причем давно и открыто. И никто не смеет ничего предпринять против него. Я знаю точно, что он приехал в Святую Землю с собственной дочерью, которую здесь сделал своей наложницей, а в конце концов бедняжка, нарожав ему десяток уродов, неведомо куда сгинувших, покончила с собой. И об этом все знают в ордене, но все боятся сенешаля Жана, потому что кто бы ни шел против него, все погибали или исчезали. Вот я теперь зря, видимо, говорю вам все это. Но я знаю и другое: нельзя больше терпеть присутствие Жана де Жизора в этом мире, ибо, мирясь с ним, миришься с дьяволом. Сенешаль де Жизор тесно связан с ассасинами, он занимает у них столь же высокий чин, как в ордене тамплиеров. Здесь он — сенешаль, один из трех ближайших подчиненных великого магистра. Там он — дай-аль-кирбаль, один из трех ближайших подчиненных старца горы Синана.

— Что вы говорите! — воскликнул удивленно Ричард.

— Я знаю, что говорю, — тихо отозвался командор Этьен. — Он дай-аль-кирбаль, и у ассасинов у него иное имя.

— И вам оно известно?

— Да. Ассасины называют его Тамм-аль-Шабат.

— Как-как? Тамм-аль-Шабат? Рот тарантула? Вот так прозвище!

— Именно! Ведь полное прозванье старца горы — Синан-аль-Шабат. То есть — зубы тарантула. Понимаете? Синан — зубы, а Жан де Жизор — рот, в котором эти зубы находятся. Вот ведь жуть какая, ваше величество!

— И многие знают об этом?

— В среде тамплиеров — и магистр, и сенешали, и почти все коннетабли, и даже некоторые командоры. Но все боятся даже этого знания, ибо чистки в ордене всегда проходили под руководством Жана де Жизора. И то, что я сейчас рассказываю вам обо всем этом, обязательно будет стоить мне жизни. Но раз уж я решился, стало быть — так. Это я, ваше величество, погубил ваш львиный бросок на Иерусалим.

— Вы?! Позвольте… Ах, вот оно что! Вы, эн Этьен, помнится, были одним из лазутчиков, докладывавших о готовности Саладина оборонять Иерусалим-сюр-терр. И вы все врали о несметном количестве защитников и о необычайных машинах?

— Увы, ваше величество. Врал. Врали и двое других, тот пизанец Доменико и тот госпитальер Жерар де Риголь.

— Да я вас зарублю сейчас своим мечом, тварь вы эдакая!

— Рубите, эн Ришар, рубите! Но я не заслуживаю, чтобы вы пачкали свой Шарлемань моей гнусной кровью. К тому же вы еще не все выслушали из того, что я хотел сказать вам. Да, я лжесвидетельствовал о готовности Саладина. Иерусалим защищен крепко, но не столь неприступен, как говорил я и двое других негодяев, купленных и запуганных Жаном де Жизором.

— И вы тоже были куплены и запуганы, эн Этьен?

— Да, и куплен и запуган, ваше величество. Но куда больше — оморочен. Меня будто околдовали. Не исключено, что сенешаль Жан подмешал мне в еду гашиш, как это принято делать у ассасинов. Или какое-то иное мерзкое снадобье, подавляющее человеческую волю.

— Что-то я не заметил, чтобы ваша воля была подавлена, эн Этьен, когда вы с таким жаром докладывали на военном совете в Бетнубе, — заметил Ричард, с нескрываемым презрением глядя на командора д’Идро.

— Да, вы вправе судить меня, эн Ришар, только вы! Я заблуждался. Я думал: все равно нет Бога и главное — спасать свою шкуру.

— А теперь? Вы уверовали? Да не может быть! Я чую, тут опять какие-то смрадные козни де Жизора, а вы явились ко мне в качестве проводника его мерзостей.

— Нет, ваше величество! Истинный Бог, нет! Мне было видение. Некий светлый призрак явился ко мне во сне и призвал к покаянию и вере.

— Уж не призрак ли царя Ирода? Говорят, он родился на свет именно тут, в Аскалоне.

— Нет, эн Ришар! Это был действительно светлый образ. Быть может, сам Годфруа Буйонский. Чем мне доказать вам?

— Кровью, эн Этьен, кровью!

— Кровью? Я готов. Своей?

— Нет, не своей. Кровью Жана де Жизора. Убейте его, командор д’Идро, раздавите рот тарантула, и все грехи снимутся с вашей души. Ваше потомство, если оно у вас есть или будет, получит благословение свыше, если вы своей рукой убьете сенешаля Жана де Жизора. Если не вы, то я сделаю это. Следовало бы открыто судить негодяя, а вам выступить на том суде свидетелем и соучастником его преступлений. Но подобный суд бросил бы черную тень на весь орден Христа и Храма. А это ни к чему. Я мог бы встретиться с магистром де Сабле, но он, по-видимому, полностью запуган или, как вы говорите, оморочен собственным сенешалем.

— Который к тому же сам и посадил его в магистерское кресло, — добавил командор.

— Вот именно. Так что все было бы бесполезно. Да и Жан де Жизор как-нибудь да сумел бы избегнуть суда. Ведь он и впрямь демон в человеческом обличье. Так что остается только одно. Убить де Жизора. И если это сделаете не вы, то я. Пусть после этого Папа проклянет меня. Ведь тамплиеры считаются неприкосновенными для монархов Европы.

— Хорошо, эн Ришар! Я сделаю это. Клянусь вам. Если меня не убьют раньше времени, я отправлю в ад Тамм-аль-Шабата.

— Ступайте и выполните свой долг, командор Этьен!

Если бы только д’Идро знал, как он порадовал Ричарда своим признанием! Конечно, с одной стороны, Ричарду было нестерпимо досадно, что его львиный прыжок не совершился из-за коварства тамплиере кого сенешаля. Навозная муха не дала льву впиться когтями в горло тигру. Но, с другой стороны, не Бог воспротивился походу на Иерусалим. Не Бог! Дьявол помешал Ричарду, а Бог лишь попустил его вмешательство за все грехи Ричарда. И стало быть, если устранить Жана де Жизора, то есть надежда на окончательный успех крестового похода.

Подумать только — Тамм-аль-Шабат, дай-аль-кирбаль старца горы Синана, и сенешаль ордена тамплиеров Жан де Жизор — одно и то же лицо! Но насколько можно верить словам командора д’Идро? Слишком уж неправдоподобно выглядело все, о чем он тут наговорил. Оставалось только ждать, убьют ли в ближайшем будущем сенешаля Жана.

В конце января Ричард наконец-то стал тосковать по Беренгарии, а это означало, что душою он выздоровел. Невеста Сирии продолжала воскресать из мусора и развалин, уже возведены были многие валы, башни, дома. И, видя, что рабочий пыл крестоносцев не стихает, король Англии позволил себе покинуть Аскалон и отправиться в Яффу. По приезде он узнал, что королева Англии живет в замке Кафарлет, единственном в окрестностях Яффы почти не поддавшемся разрушению и быстро восстановленном. Своими округлыми башнями Кафарлет напоминал Ричарду родные луарские замки, и до того, как он совершил свой плачевный львиный прыжок, король часто приезжал сюда с Беренгарией.