В начале Масленицы войска Ричарда подошли к Сен-Жан-д’Акру и вступили в соприкосновение с войсками Конрада, стоящими под стенами крепости. Давно не был здесь король Англии, но его сразу вспомнили. Конрад, осознавая, чем может окончиться сражение между ним и Ричардом, велел своим военачальникам отступить на холмы Казал-Эмбера, а начальникам кораблей — отвести суда от Маркграфской пристани.

Река Бел уже не была запружена обезглавленными телами заложников, убитых в прошлом голу по приказу короля Англии. Частично их развезли отыскавшиеся родственники, частично осенние воды унесли их в море. Перебравшись на правый берег реки, Ричард вскоре вступил в Акру верхом на своем красавце Фовеле и со знаменем Святого Георгия в руке. Знамя Чаши вез следом за ним знаменосец Шарль де Фонтеней. Узнав, что Конрад находится в его бывшей ставке Таньер-де-Льон, король Англии немедленно отправился туда. Конрад встречал его на белом коне.

— Прекрасный конь, эн Конрад, — первым делом похвалил его Ричард, — Как зовут это белоснежное чудо?

— Ассасин, — ответил Конрад с улыбкой.

— Прекрасное имя, — тоже заулыбался Ричард. — Стало быть, одного ассасина вы уже оседлали. Одет сей красавчик и впрямь по-ассасински — во все белое. Надеюсь, он единственный ассасин в вашем войске?

— С чем вы пришли сюда, эн Ришар?

— С миром, эн Конрад. С миром и почтением к вам. Вы хорошо умеете показывать зубы, я тоже. Предлагаю теперь следующее: мы оставляем Иерусалим-сюр-мер на попечении рыцарских орденов, я возвращаю свои полки в Яффу и Аскалон, вы — в Тир.

— Напрасно вы именуете Акру Иерусалимом-сюр-мер, — сказал Конрад. — Может быть, за это Господь не дает вам завоевать настоящий Иерусалим. Мол, одним вы уже овладели, зачем вам другой?

— Может быть, вы и правы, — помрачнел Ричард. — Хорошо, отныне не буду так называть Акру. Но вы не ответили на мое предложение.

— А король Гюи? Он останется здесь или опять будет греться у вас за пазухой?

— Обещаю вам, что король Гюи немедленно отправится на Кипр. В противном случае я поставлю вопрос а передаче его королевских полномочий вам. Поверьте, у меня есть жгучее желание уже сейчас отнять у него корону.

— Что же мешает?

— Честь. Я слишком долго был сторонником Гюи, чтобы так сразу предать его.

— Хорошо, я принимаю ваши условия, эн Ришар.

— Я рад. А все-таки зря вы назвали коня Ассасином. Ассасины могут разобидеться на вас и навредить вам.

— Поздно переименовывать.

Так легко было улажено дело. Достаточно оказалось одного появления короля Львиное Сердце, чтобы все распри мгновенно прекратились. В тот же день, встретившись с королем Гюи, Ричард напрямик сказал ему:

— Эн Гюи, я объявляю вас отныне моим недругом и прошу вас в ближайшее время возвратиться на Кипр. В противном случае я встану на сторону маркграфа Конрада и добьюсь, чтобы иерусалимская корона была передана ему.

— Уино, голубчик! — выпучил глаза Гюи, как бы ничего не понимая. — Ты что, решил оправдать свое старое прозвище? То все говорил мне «да», а теперь — «нет». Что с тобой?

— Ты все прекрасно понимаешь, Гюи, — не поддался дружескому тону Лузиньяна Ричард. — Более не желаю ни разговаривать с тобой, ни видеть тебя. Прощай!

С герцогом Бургундским разговор был столь же строгим.

— Эн Гуго, — сказал ему Ричард. — Отныне объявляю вас своим врагом и советую поскорее отправиться во Францию и примкнуть к другому такому же, как вы, подлецу, королю Филиппу-Огюсту. Вместе вы успеете больше навредить мне в моих владениях, прежде чем я освобожу Гроб Господень и вернусь, чтобы свернуть вам обоим шеи. А покуда вы не сбежали из Святой Земли, советую не попадаться мне на глаза, не то я убью вас.

И Гуго вынес все эти оскорбления, не вызвав Ричарда на поединок, ибо прекрасно понимал, что виноват, да к тому же и побоялся, что Ричард, вступаясь за честь жены, убьет его. Остаток недели крестоносцы предавались веселью по случаю примирения и Масленицы. В первый день наступившего Великого поста король Гюи уплыл на Кипр, король Ричард двинулся на юг в сторону Яффы, а маркграф Конрад — на север, в сторону Тира. Герцог Гуго де Бургонь уходил вместе с ним.

Этот Великий пост Ричард решил провести строго по предписаниям Церкви — он молился, пел в церковном хоре, не ложился с женой, не ел ничего скоромного, питаясь лишь сырыми овощами и сушеными фруктами, кашами на воде и особенно полюбил постные арабские блюда — хоммос, таббулех и фуул. Хоммос приготавливался из вареных и перетертых горошин нута с примесью лимонного сока, толченого чеснока и сезамового масла. В охлажденном виде можно было сколько угодно съесть хоммоса, закусывая его свежеиспеченной лепешкой. Таббулех представлял собой салат из мелко нарезанной петрушки с лиловым ливанским луком, плодами красного эхле и тертой пшеницей. А фуул приготавливался из разноцветной февы, сваренной в молоке травы дулах и заправленной лимонным соком и оливковым маслом. Имея в наличии эти замечательные закуски, можно было без напряжения вытерпеть не один пост подряд. Когда подошла Страстная неделя, Ричард сказал, что не чувствует своего постнического подвига, и вообще перестал есть до самой Великой субботы.

Кроме воздержания, он изнурял себя телесным трудом, участвуя в строительстве новой крепости на расстоянии одного лье к востоку от Яффы. И конечно же он назвал эту крепость Беренгария. Королева была польщена, хотя и сказала:

— Крепости часто переходят из рук в руки.

В течение всего Великого поста не приходило никаких дурных известий. Ричард радовался:

— Господь узрит мое смирение. Вот увидишь, Беранжера, когда мы возобновим наше супружество, ты зачнешь крепкого малыша, который на сей раз соизволит родиться. А Филипп-Огюст и мой братец Жан получат по зубам под Руаном и Ле-Маном. А потом я все-таки совершу свой львиный прыжок на Иерусалим.

— Ты неисправим, мой милый Ришар, — укоризненно качала головой Беренгария, — Нельзя так загадывать на будущее и хвастаться тем, что еще только в мечтах.

Светлое Христово Воскресение они встречали пятого апреля в небольшом новом храме, построенном внутри крепости Беренгария. Ричард был счастлив и торжествен — он выдержал весь Великий пост, и все его существо было легким, летучим, готовым петь. Но когда он вышел из церкви и, полный радостных чувств, отправился с королевой к пасхальному пиршеству, предвкушая прелести разговления, сэр Генри Ланкастер подал ему послание из Англии, привезенное на корабле из Лондона, благодаря тому что на море установилась спокойная погода. В донесении говорилось о том, что разворачивающаяся война снова грозит Ричарду потерей множества прекрасных областей, а вместе с ними и короны. Уже осажден Тур, пал Вандом, готовы сдаться и Руан и Ле-Ман, а кроме того, войска Филиппа-Августа вторглись в графство Керси и начали осаду Кагора, под стенами которого граф де Тюренн потерпел поражение в кровопролитной битве. Прочитав донесение, Ричард метнул взглядом молнии в сторону ни в чем не повинной Беренгарии: