– Я пытаюсь найти наименее болезненный для всех выход из ситуации. Хочешь ты или не хочешь, Джексон, но Слау-башня вляпалась, и очень серьезно. Имидж решает все. За вас за всех возьмутся как следует и с большим тщанием. За всех до одного.

– Ты снова про Стэндиш?

– Думаешь, я забыла?

– Ты же меня знаешь. Я всегда надеюсь на лучшее.

– Чарльз Партнер ее впутал во все, во что только мог. Он оставил постатейный реестр всех своих преступлений, в котором прямо называет ее своей сообщницей. Ей просто повезло тогда, что ее не посадили.

– Она алкоголичка.

– Это не оправдание государственной измены.

– Тут дело в другом. Именно по этой причине Чарльз Партнер считал, что сможет выкрутиться. Поэтому он и оставил Стэндиш при себе, когда она вышла из лечебницы. Завязавший алкоголик – все равно алкоголик. Она была предана ему, и он этим воспользовался, хотел обставить дело так, будто она помогала ему сливать секретную информацию. Но только никто из видевших этот, как там ты его назвала, постатейный реестр, ни на секунду не усомнился в том, что это полный бред. Последняя отчаянная попытка спихнуть вину на других, и весь этот его реестр – сплошное вранье.

– Тем не менее дело быстренько замяли.

– Еще бы не замяли! У Конторы тогда и без того проблем хватало. Информация о преступлениях Партнера с первой секунды шла под высшим грифом. А половина тщедушных дебилов, что сидят сейчас в Ограничениях, так и вообще до сих пор не имеют о них никакого представления. И если сейчас это вытащить на свет божий, то все действительно станет очень и очень непросто. Ты уверена, что хочешь пойти этим путем?

– Сокрытие государственной измены само по себе является преступлением. Так что на этот раз во всем разберутся досконально.

Положение Дианы Тавернер сейчас выглядело намного привлекательнее положения Лэма, и она это знала. Да и вообще, если говорить о привлекательности, Лэм, даже сходи он в сауну и нарядись с иголочки, все равно будет менее привлекательным, чем она в самый черный из дней.

– Один раз ты уже нашел для нее тихую гавань, иначе она давно спилась бы в ночлежке. Второй раз тебе ее не спасти. Но я могу сделать это вместо тебя.

Взгляд ее переместился с Лэма на офис за стеклянной стеной. Ее подчиненные больше не притворялись, что не следят за происходящим в кабинете начальницы. Она добавила в голос глубоких ноток. Таким тоном она заговорила бы с Лэмом, если бы ей, не приведи господь, надо было его обольстить. Этот тон редко ее подводил.

– Признай поражение. Ты сделал благородное дело, пытаясь добиться блестящего результата, и не твоя вина, что у тебя ничего не вышло. Широкая общественность никогда об этом ничего не узнает. А в этих стенах ты навсегда останешься героем.

Она умолкла. Она прекрасно читала людей. Лэм, конечно, был очень хитер и отлично умел маскировать свои намерения, но Диана Тавернер ясно видела, что он взвешивает в уме ее слова. По его глазам было заметно, что он оценивает вероятные последствия тактики полного сожжения всех мостов по сравнению с предложенным компромиссным вариантом ухода по-тихому. В этот момент она испытывала те же чувства, какие наверняка испытывает китобой, когда первый гарпун впивается в живую плоть: первое ранение, далеко не смертельное, однако предопределяющее гарантированный и неизбежный финал. Надо только подождать. Она была в этом совершенно уверена, до тех самых пор, пока Джексон Лэм, нагнувшись, не взял стоящую рядом с письменным столом металлическую корзину для бумаг и, сделав неожиданно грациозный разворот – чуть ли не пируэт, – метнул ее в стеклянную стену позади.

* * *

– Есть.

– Что – есть?

– То, что нам нужно. – Родерик Хо по привычке не сдержал высокомерного презрения к аналоговому интеллекту. – Машина Дермота Радклифа. Его «вольво».

Шкрябнув стулом по полу, Мин Харпер передвинулся на другую сторону стола, чтобы видеть экран ноутбука. На миг ему показалось, что Хо заблокирует ему обзор, прикрыв экран согнутой в локте рукой, словно ботан-отличник, у которого пытаются списать домашку, но Хо все-таки пересилил себя и даже чуть подвинул ноутбук, чтобы Мину было лучше видно.

Если Мин надеялся увидеть пульсирующую красную точку на фоне карты города – а он и вправду надеялся на что-то подобное, – то, должно быть, разочаровался. Вместо этого его взгляду предстало не особенно четкое, но тем не менее опознаваемое изображение верхушек множества деревьев.

– Там, под ними? – спросил он.

– Да, – ответил Хо, а потом добавил: – Наверное.

– Нельзя ли чуть подробнее? – попросила Кэтрин.

– Это то место, где навигатор, установленный на автомобиле, арендованном Дермотом Радклифом в «ДДД-Автопрокате» три недели тому назад, был в последний раз отмечен системой примерно пятьдесят секунд назад. – Хо посмотрел через стол на Кэтрин. – Небольшая задержка сигнала.

– Спасибо.

– Но они, разумеется, могли избавиться от навигатора. Может, пару часов назад выкинули его за окно.

– Если мозговым центром операции был Блэк, – сказала Луиза, – то без него они бы до этого не додумались.

– Не станем их недооценивать, – сказала Кэтрин. – Блэк убит. Они живы. Где сейчас находится навигатор, Родди?

Слегка покраснев, Хо поводил пальцем по сенсорной панели, и на экране раскрылась топографическая карта. Двумя легкими касаниями он увеличил изображение вдвое.

– В Эппингском лесу, – сказал он.

* * *

Керли убрал ботинок. Хасан вытащил изо рта носовой платок и зашвырнул как смог далеко. Потом замер на земле, кусками глотая влажную прохладу. Только сейчас он понял, как пусто у него в легких. И как смердело в багажнике, где приходилось дышать лишь собственной вонью.

Он заставил себя сесть, несмотря на протесты каждой жилки и косточки. За спиной Керли стоял Ларри, порослее и поплечистее напарника, однако какой-то менее внушительный. В руке он держал вроде как пучок прутьев. Хасан сморгнул. Перед глазами сначала все расплылось, но тут же снова вернулось в фокус. В руке у Ларри был сложенный штатив-треножник. Значит, коробок в другой руке – камера.

В руках у Керли тем временем был предмет совершенно другого толка.

Хасан подтянул колени к груди, подался вперед и уперся ладонями в холодную землю. Земля была ободряюще материальной и в то же время холодной и чуждой. Хасан редко бывал за городом. Его средой обитания были городские улицы и супермаркеты. Оттолкнувшись от земли, он поднялся и встал на нетвердые ноги. «Меня трясет, – подумал он. – Трясет. Я стою здесь, среди этих деревьев, которые такие громадные, стою такой маленький, такой измученный и трясусь. Но я жив».

Он посмотрел на Керли и спросил:

– Вот и все?

Голос звучал непривычно, словно его озвучивал какой-то актер. Тот, кто ни разу не слышал, как Хасан говорит, и, разглядывая выцветшую фотографию, представил, как звучал бы его голос.