Неужели я могу оживить ее собственной силой? Но тогда как я узнаю то, о чем не ведает никто из творцов?

Или они все-таки что-то знают? Я ощущал, как ледяной гнев стискивает меня стальными клешнями. Неужели они обманывали меня… Гера, Зевс и все остальные? Или Аня пала жертвой в борьбе за власть, проиграла в схватке со своими сородичами? Пусть они и утверждают, что не убивают друг друга, но ведь Золотой бог сделал так, чтобы Аня погибла, и, быть может, никто из них просто не хочет вернуть ее?

Как-то ночью я попытался вступить в контакт с творцами, дотянуться мыслью до золотистого города с его куполами и башнями, пребывающего где-то в далеком будущем, но мне не ответили. Я лежал на своей узкой койке и не видел ничего, кроме бликов, отбрасываемых волнами на низкий деревянный потолок; слышал лишь жужжание насекомых и далекие негромкие голоса, распевавшие песни на берегах реки.

Приняли нас в Уасете совсем не так, как прежде, когда мы прибыли туда с Еленой и Неферту. Сам царевич встречал нас с почетной стражей, шины в ослепительных панцирях выстроились по сторонам каменного причала. Тысячи людей стояли у берега, чтобы посмотреть на юного царевича Арамсета, ослеплявшего великолепием, в юбке с пурпурной каймой и золотой пекторали.[11]

Я увидел Лукку и его людей, теперь уже в египетских доспехах гордо стоявших в первых рядах возле царевича. Некопта, как и других жрецов из его храма, не было.

Нас приняли по-царски, под громогласные вопли толпы Арамсет подошел ко мне и приветствовал, возложив мне ладони на плечи.

– А где госпожа Елена? – спросил я царевича под шум приветствий.

Ухмыльнувшись, он крикнул мне на ухо:

– После радостной встречи она не разлучается с мужем и уже позволяет Менелаю ухаживать за ней на египетский манер: приносить ей дары и цветы, а вечерами воспевать под окнами ее красоту.

– Они еще не спят вместе?

– Нет еще. – Он усмехнулся. – Она хочет сначала хотя бы чуть-чуть приобщить его к культуре… Должен признать, царь просто рвется учиться, так ему хочется вновь возлечь с ней.

Я улыбнулся про себя. Елена легко воспитает Менелая доступными ей средствами. И все же мне было жаль ее утратить – я чувствовал это куда более остро, чем предполагал.

Арамсет приветствовал Гетепамона с царственной торжественностью, а потом мы вместе отправились к повозкам, запряженным четверками отборных белых лошадей. Царский поезд неторопливо двинулся по улицам столицы: царевич позволял толпам насладиться созерцанием своей особы.

„Да, – подумал я, – он молод, но уже знает толк в политике“. За свою короткую жизнь царевич успел разобраться в механике власти. Я ликовал.

Когда мы добрались до дворца, Неферту уже встречал нас у лестницы перед главным входом. Я был рад тому, что старик жив и здоров, несмотря на все козни Некопта.

Все сошли с колесниц, и Арамсет подошел ко мне:

– Придется выказать особый почет верховному жрецу Амона; он куда более важная фигура, чем просто друг, Орион.

– Я понимаю.

– Через три дня состоится величественная церемония, которая скрепит союз между ахейцами и царством Обеих Земель. Распоряжается всем отец, но Некопта позволено находиться возле него.

– Что случилось?

– Потом, – проговорил царевич, улыбаясь со всем очарованием, свойственным молодости. – Мне нужно многое сказать тебе, но отложим пока все разговоры.

И он направился к Гетепамону, я же буквально взлетел по ступенькам, обращаясь с приветствиями к Неферту, ибо в первую очередь я хотел узнать от него о Елене.

Весь день до самого вечера Неферту рассказывал обо всем, что случилось за время моего отсутствия. Вести о нашем удивительном успехе в дельте, конечно, сразу же передали Некопта с помощью солнечного телеграфа. Поначалу он впал в ярость, но потом стал изображать перед царем, что крайне доволен. Он даже не пытался подступаться к Елене, понимая, что заложница обеспечивает союз с Менелаем.

Наконец солнце бросило на город длинные тени. Мы сидели в покоях египтянина, я – на мягкой кушетке, покрытой крашеным шелком, Неферту – на деревянном табурете, перед ним открывался хороший обзор пейзажа, видимого с террасы.

– Некопта сделался странно молчаливым и пассивным, – проговорил седоволосый чиновник. – Большую часть времени он проводил взаперти в собственных покоях.

– Он не откажется от власти без сопротивления, – сказал я.

– Полагаю, что внезапное явление принца Арамсета, неожиданно обретшего силу, с которой следует считаться, ошеломило жреца и спутало все его карты, – отвечал Неферту. – За это мы должны поблагодарить тебя, Орион.

– Выходит, Некопта во всем винит меня?

Он усмехнулся. Как всегда, Неферту не позволял себе лишнего.

– А как госпожа Елена? – спросил я.

Лицо Неферту приняло отсутствующее и безразличное выражение, подобающее чиновнику, который не хочет вмешиваться в то, что его не касается.

– С ней все в порядке, – отвечал он.

– А не хочет ли она встретиться со мной?

Опустив глаза, он отвечал:

– Она не говорила мне этого.

– Передашь ей, что я ее хочу видеть?

Казалось, поручение было ему неприятно.

– Орион, она позволяет своему мужу вновь завоевать ее любовь… Прежнему мужу, которого ты сам послал к ней.

Я встал с кушетки и направился к террасе. Он прав, я знал это. И все же мне хотелось увидеть Елену в последний раз.

– Передай ей известие обо мне, – сказал я Неферту. – Скажи царице, что я желаю проститься с ней, как только закончится прием. Мне бы хотелось увидеть ее на прощание.

Медленно поднявшись со своего кресла, старик отвечал ровным голосом:

– Я сделаю, как ты сказал.

Он отправился к Елене, я же остался на террасе. Тем временем вечернее небо из закатно-алого сделалось фиолетовым и, наконец, черным. По всему городу замигали лампы, и звезды, теснившиеся на чистом темном небе, казались их отражением.

Слуга царевича явился с набором коробок и приглашением на обед.

В коробках оказалась новая одежда: египетская длинная юбка из белого полотна, короткая кожаная юбка и жилет, похожий на тот, что я проносил столько месяцев. Я усмехнулся: великолепной работы облачение и к тому же расшитое серебром. К нему прилагался плащ цвета ночной синевы и сапоги – нежные, словно глаза голубки.

Арамсет становился истинным дипломатом. Оставалось только гадать, что он думал, глядя на мои старые заплатанные одежды.

Я хлопнул в ладоши, явился слуга и подготовил ванну. Наконец, вымывшись и умастившись благовониями, облаченный в новый жилет, юбку и плащ, но со старым привычным кинжалом на бедре, я отправился в покои Арамсета. Мы пообедали с царевичем наедине, впрочем, дверь в покои охраняли четверо хеттов из отряда Лукки. Слуги принесли нам подносы с едой, и царевич велел им испробовать все, прежде чем приступить к трапезе.