Мы отчаянно мчались по дороге, вздымая клубы пыли. Кони грохотали по утоптанной земле, колесничий ворчал и пыхтел, едва сдерживая четверку.

Мы останавливались на станциях царской почты только для того, чтобы поменять лошадей, чуть перекусить и хлебнуть освежающего вина. К утру следующего дня колесничий выдохся. Он едва сумел сойти с колесницы, когда мы остановились на половине пути. Я оставил его на станции, он все время умолял, чтобы я взял его с собой, говорил, что царевич запорет его до смерти, если узнает, что он бросил меня. Но я давно приглядывался к нему и теперь знал, как править лошадьми. Теперь я взял поводья в собственные руки. Однако усталость успела подкосить и мое тело.

Впрочем, я постоянно глушил ее предупреждающие сигналы, добавляя кислорода в собственную кровь, и гнал не останавливаясь четверку свежих коней.

Река осталась слева, я миновал множество лодок, спускавшихся вниз по течению Нила. Однако в интересах дела требовалось не медлить, и я прищелкнул кнутом, чтобы кони крепче налегли на упряжь. На повороте я оглянулся назад. Тоненький след пыли вился на дороге вдали у самого горизонта. Кто-то торопился за мной следом? Неужели царевич послал войско, чтобы помочь мне? Или это Менелай мчится, чтобы спасти жену? Тогда он поможет. А потом я вдруг подумал: что, если это кто-нибудь из прихвостней Некопта мчится ему на помощь?

Уже садилось солнце, когда я вихрем промчался через деревушку, застроенную невысокими домами, распугав редких прохожих и детей, оказавшихся на главной дороге. Последняя миля пути пролегла среди изысканных садов, где рядами высились деревья и темнели восхитительные пруды. Храм Осириса вырастал впереди над отлогим откосом, опускавшимся к реке. У причала качалась на волнах единственная лодка.

С полдюжины стражей в бронзовых панцирях стояли у главных ворот храма, когда я остановил лошадей и спрыгнул с колесницы.

– Кто ты и что тебе здесь надо? – потребовал ответа предводитель.

Я приготовился к драке, но легче и проще было бы избежать ее.

– На колени, смертные! – рявкнул я громовым голосом. – Я Осирис, и это мой храм.

Они посмотрели на меня и расхохотались. Я понял, что с ног до головы покрыт дорожной пылью и едва ли похож на светлого бога.

– Врешь – ты один из тех иноземцев, которые, по словам моего господина Некопта, собираются осквернить священный храм, – сказал начальник охраны.

Он извлек меч, остальные начали окружать меня:

– Ты заслуживаешь смерти уже только за одно богохульство!

Я глубоко вздохнул. Шестеро жилистых невысоких египтян, загорелых и темноглазых, защищенных панцирями, с коническими бронзовыми шлемами на головах, держали мечи наготове.

– Осирис умирает каждый год, – произнес я, – и каждый день, когда садится солнце. Мне не впервой встречаться со смертью. Но ни разу не принимал я ее от рук смертных.

И прежде чем он смог шевельнуться, я выхватил из его рук меч и, с силой размахнувшись, зашвырнул в реку. Бронзовый клинок блеснул в последних лучах заходившего солнца. Стражники проводили взглядами оружие. Но прежде чем они начали действовать, я швырнул предводителя на землю и простер руку к следующему воину… Тот упал, ударившись головой. Пока их предводитель пытался встать, ползая на четвереньках, я уже расправился со всеми.

Указав на него пальцем, я вспомнил повелительные нотки, которые частенько звучали в голосе Золотого бога, когда он обращался ко мне:

– Оставайтесь на коленях, смертные, когда вы находитесь перед лицом бога, и радуйтесь, что я пощадил ваши жизни.

Все шестеро хлопнулись лбами в пыль, заметно дрожа:

– Прости нас, о могучий Осирис…

– Верно храните дом мой, и вы получите прощение, – ответил я. – Помните, что гневить богов – значит навлекать на себя страшную смерть.

И я вошел в храм, на ходу вспоминая, может ли бог бежать.

„Должно быть, может, но не перед смертными“, – решил я. Неплохая карьера для человека, сосланного в чужую эпоху без прав и памяти. Я восстал из праха, чтобы возводить на трон царей и уподобиться богам.

Я вновь жаждал мести, но на этот раз я хотел отомстить не за себя, а за ни в чем не повинного толстяка жреца и честного старого чиновника, лишившихся жизни только потому, что они встали на пути Некопта. Обнажив меч, я отправился разыскивать верховного жреца Пта в храме Осириса.

Готовый к схватке, я шагал дворами, освещенными только что поднявшейся луной, мимо колоннад и статуй богов.

Мне попался ряд небольших комнат – святилищ различных божеств. В святилище Пта Некопта не оказалось. Я заглянул туда в первую очередь. А потом заметил небольшую дверцу. Я распахнул ее настежь. Там оказались все трое – перед алтарем Осириса, освещенные прикрепленными к стене фонарями, – Некопта, Менелай и Елена.

Прежний царь Спарты стоял облаченный в бронзовый панцирь, сжимая правой рукой тяжелое копье. Елена в полупрозрачном одеянии серебристо-синего цвета замерла чуть поодаль.

– Я же говорил тебе! – закричал Некопта. – Я же говорил! Он явился сюда ради этой женщины.

Физиономия жреца была ненакрашена, и сходство его с братом казалось невероятным. Но Гетепамона я знал улыбчивым и добрым, а Некопта воплощал злобу и ненависть. Я заметил, что руки его лишились большинства перстней; кольца оставались лишь на трех пальцах, там, где чересчур глубоко вросли в плоть.

– Да, – сказал я, обращаясь более к Менелаю, чем к Некопта. – Я искал эту женщину, чтобы отдать ее мужу.

Елена гневно взглянула на меня, но промолчала.

– Это ты увел ее, – буркнул Менелай.

– Он спал с ней, – произнес Некопта. – Они дурачили тебя.

Я ответил:

– Ты сам прогнал ее, Менелай, оттолкнул своей грубостью. А теперь она решила вновь стать твоей женою, если только ты будешь любить ее и уважать.

– И ты еще чего-то требуешь от меня? – закричал он, замахиваясь копьем.

Я опустил меч в ножны и тихо сказал:

– Менелай, мы с тобой уже бились.

– Боги не всегда будут помогать тебе, Орион.

Я быстро окинул взглядом барельефы на стенах храма. Конечно, там был изображен Осирис, а рядом с ним – Асет, моя Аня… Там же находились и все прочие боги и богини египетского пантеона.

– Взгляни на мое подобие, Менелай, – указал я на Осириса. – И ты тоже, лживый жрец Пта. Уразумей наконец, кто воистину стоит перед тобой.

Все трое посмотрели на барельеф, изображавший Осириса. Я увидел, как расширились глаза Менелая, как открылся его рот.

– Я Осирис, – заявил я, ощущая, что говорю истинную правду. – Боги всегда помогут мне, потому что я один из них.

Теперь уже Елена от изумления открыла рот. Менелай совсем выкатил глаза, только Некопта пытался спорить.