Смешно, но меня не злит наша встреча, меня злят воспоминания, которые, словно сточные воды, разом прорывают плотину моего покоя. Артем просто катализатор. И пока я не захлебнулась, лучше избавиться от его влияния.

И заодно от его пальцев на моей руке, потому что это касание мне неприятно. Оно жжет, словно клеймо.

— Убери руку, пожалуйста, — спокойно прошу я, представляя, что даю указание одному из своих сотрудников.

Артем на секунду сводит брови, но демонстративно убирает ладонь, пряча руки в карманы пальто.

Он почти не изменился, хотя годы оставили на его лице достаточно отметин: морщины в уголках глаз стали глубже, седина с висков перебралась почти до самой макушки. Наверное, поэтому он стрижется так коротко: пытается выглядеть немного моложе. Хотя, конечно, он из того сорта мужчин, которых возраст делает только лучше: такие всегда нравятся женщинам, если только вы не девочка пубертатного периода — и любой мужчина старше Джастина Бибера априори дряхлый старик.

— Ты спешишь? — Артем заглядывает мне за спину. Что он там ищет? Мою компанию? — Я могу подвезти.

— Я спешу. И я за рулем. — Мой голос — как песок в Сахаре, и хочется прокашляться от противной колючей сухости в горле.

— Ты вроде всегда хотела «Кайен», — продолжает Артем. Теперь понятно, что он искал. — А «Гелик» считала мужской машиной.

О чем мы говорим? Зачем? Почему не сделали вид, что обознались, что приняли случайных, немного похожих, людей за отголоски прошлого?

— «Кайен» на плановом техосмотре. — Я позволяю себе единственную эмоцию и щедро приправляю ею мимолетную улыбку. Надо же, не забыл, что я хотела и о чем мечтала. — Рада, что ты помнишь обо мне так много.

Артем тоже выкраивает усмешку: ту самую, «знаменитую», от которой я когда-то напрочь теряла голову. Фирменный коктейль «Холостяк»: пополам Абсолютной свободы и Пофигизма, разбавить шипучим Сарказмом, пара капель Иронии и щепотка Эгоизма.

Я не хочу прислушиваться к своим чувствам, искать в себе тайные знаки, намеки на то, что мне уже все равно или наоборот — у меня до сих пор не отболело. Это не имеет значения: случайные встречи после двух лет тишины, обречены кануть в лету.

Мы абсолютно чужие друг другу.

Я… не знаю этого человека.

— А ты научилась иронизировать. — Он как будто пытается улыбнуться. — Глупо спрашивать, как у тебя дела.

— Да, глупо.

Я достаю ключи от машины и взглядом в сторону даю понять, что у меня нет времени на разговоры о прошлом. Но и грубить, выдавливать злорадство тоже не буду — просто не могу. Мне внезапно абсолютно пусто внутри. Я словно долго-долго бежала за поездом, выдохлась, упала, но продолжала ползти, сдирая колени, потому что должна была успеть хотя бы в последний чертов вагон. А когда он, внезапно, сделал полный круг и остановился прямо возле меня, не осталось сил даже радоваться.

— Извини, я правда очень спешу. Уверена, ты тоже. — Улыбаюсь. Не ему — себе самой. — Ты же всегда чем-то очень допоздна занят.

— Можем выпить кофе, сделаю ради тебя исключение, — предлагает он.

Так искренне, как будто ему внезапно захотелось узнать, что со мной стало, поделиться своими печалями и радостями. Не просто как со случайной знакомой, а именно со мной.

Я мысленно громко захлопываю эту дверь.

— Зачем же такие жертвы. — Снова бросаю взгляд на часы — и на этот раз Артем тоже обращает на них внимание. Конечно, Холостяк не мог не заметить и не оценить мужской «Ролекс».

Разговор исчерпал себя.

Но есть кое-что, что я должна сделать, несмотря на пустоту, в которой даже злости не наскрести.

Мне тоже нужна точка. Как Артему в тот день, когда он вычеркнул меня из своей жизни.

— Прощай.

Я сажусь в машину, не позволяя себе оглянуться. Даже не жду, что он пойдет за мной, снова попытается взять за руку, предложит выпить кофе или намекнет на встречу. Это же Артем: даже с сединой и жесткой улыбкой он все тот же Никем не пойманный и Никем не усмиренный. Он не пошел бы за мной, даже если бы узнал о сыне.

Мне еще нужно пережить встречу с Игорем.

Я давно заметил, что у всех поступков в моей жизни какое-то позднее зажигание в плане отдачи. Я что-то делаю, получаю результат — и живу себе дальше, штурмуя новые вершины и покоряя новые горизонты. Но проходит какое-то время — иногда неделя, иногда месяц или даже месяцы — и круги на воде от маленького камешка превращаются в долбаное цунами, которое далеко не всегда я переживал без последствий.

Вот как сейчас.

На улице крепкий минус, начинает валить метель — и Женя на своем «кубике» уже давным-давно уехала, а я продолжаю тыкать в телефон, разглядывая ее страницу, словно прыщавый пацан, подсматривающий за бывшей девушкой.

Уже и пальцы к херам отмерзли, и телефон начинает подглючивать, но упрямый баран во мне никак не может успокоиться, пока я не дохожу до того фото, которому, судя по дате, четырнадцать месяцев. У меня всегда неплохо работала интуиция, и, глядя на крохотную ручку, которая крепко держит палец в кадре, я понимаю, что именно этот снимок — точка отсчета всему. Не знаю, как назвать это «все», но оно хорошо чувствуется даже в дурацких фотках.

Она всегда очень странно вела свою страницу. А я всегда смеялся над ее «видением прекрасного»: например, сонного меня с зубной щеткой во рту, или с наших сцепленных в замок пальцев.

Я возвращаюсь в зал, плюхаюсь за свой стол и зачем-то еще немного листаю ленту назад.

Женя не удалила ни одной моей фотографии, по крайней мере из тех, что я помню. Всегда тряслась как осиновый лист, переспрашивала: «А ты правда не против? Можно?»

Был уверен, что после нашего расставания она переплачет недельку и от злости удалит все под чистую. Но нет: в фотоальбоме ее жизни я все на том же месте. Первая на моей памяти женщина, которая не совершила этот акт демонстрации прощания.

— Может быть все-таки попробуете наш фирменный… — Снова интересуется официантка, и я снова прошу не предлагать мне сладости, а лучше принести еще одну чашку кофе.

— Та женщина, которая только что ушла… — Веду взглядом к двери, и девушка понимающе кивает. — Мне тот же кофе, что и ей.

В этом нет никакого сакрального смысла, никакой попытки стать хоть как-то ближе к этой новой «старой» Жене. Просто она сама как-то сказала, что о ее жизни можно судить по вкусу кофе, который она пьет. До меня был обычный капучино, потом она полюбила моккачино с тыквенным сиропом, потому что резко пристрастилась к сладостям.

Я нарочно не рискую идти по следу ее жизни, пока передо мной не появляется чашка классического эспрессо, в дымке над которой хорошо чувствуются ароматы имбиря и лимона.