— Вовчик, какие проблемы? — повторил Миша.

— Моя шоколадка!

— Посмотрите на него! — засмеялся Миша. — Это говорит не стокилограммовый слон, а пятилетняя девочка. Его шоколадка! Что с твоей шоколадкой?

— Исчезла.

— Да брось ты.

— Я точно помню. Оставалась половина!

— И, конечно, ее съел я!

— Нет, Пушкин.

— Вовик, не смеши. Ты сам смолотил целую плитку, прежде чем отправляться к Матильде. Сказал, шоколад повышает потенцию. И, должен заметить, по тому, как яростно ты обрабатывал нашу малышку, тебе и вправду помогло.

— Помогло! Скажешь тоже! Словно без допинга я ни на что не способен! Вова заметно приуныл. Наверное, ему не столько было жалко шоколада, сколько расстроила мысль о неотвратимости склероза.

Михаил ободряюще похлопал по плечу грустного друга, и они отправились на вечернюю инспекцию территории.

— Отстань от меня, — грубо оттолкнула Маша своего американского союзника.

Лео удивленно посмотрел на девушку.

— Что есть нехорошего в твоей жизни? — элегантно осведомился он.

— Ой, ну как можно так говорить! — заорала вдруг Маша и, размахнувшись, дала парню подушкой по голове. — Отстань же, дай мне поспать!

Маша изумляла непривычным поведением и реакциями с того момента, как появилась в квартире поздно вечером. Она раздраженно роняла расчески и дезодоранты в ванной, гремела утварью на кухне и не торопилась поделиться с Лео новостями прошедшего дня.

— С тобой что-то случилось, — уверенно констатировал на английском языке Лео. — Я понимаю. Человеку надо побыть одному. Ты имеешь на это право. Но почему не сказала сразу? И зачем так вот грубо по лицу подушкой?

— Отстань, отстань, отвяжись!!! — заорала нервная Маша. — Как ты мне надоел!!!

Она упала на кровать и зарыдала. Лео смотрел на вздрагивающие плечи и спину, и его сердце разрывалось от нежности, сочувствия и ревности.

Самый дешевый билет до Шлимовска стоил сто шестьдесят семь рублей, и ровно столько было в руках у Олеси, когда она приблизилась к окошку кассы. Она заработала эти деньги буквально за несколько дней ценой неимоверных усилий. Особенно тяжело далась последняя десятка — вокзал и привокзальная площадь, а также рынок неподалеку от вокзала были взяты под пристальный Олесин контроль, но все резервы выдавливания чаевых практически исчерпали себя. За эти дни Олеся из шлимовской утонченной аристократки превратилась в обычного вокзального волчонка с жадными глазами и быстрым цепким взглядом. Ее пальцы лохматились заусенцами, ладони потрескались, на лбу появилась незнакомая сосредоточенная морщинка. Она с утра до ночи рыскала по окрестностям, предлагая свои услуги за мизерную плату. Один раз Олеся даже схватилась с ватагой мальчишек, драивших пыльные автомобили, — она пристроилась на обочине с ведром, взятым напрокат у Варвариной мамы Елизаветы Федоровны, и обнаружила, что абсолютное большинство автовладельцев мечтают доверить свои драндулеты именно ей, Олесе. Великовозрастная мойщица пользовалась несомненным успехом. Конечно, ведь синяя футболка у нее на груди приятно и округло топорщилась, а в растянутый ворот было видно все насквозь до Берингова пролива. Пацаны, естественно, не могли порадовать водителей подобным зрелищем. Будь Олеся менее скромной, она вообще избавилась бы от футболки и мыла бы машины голой (лето, товарищ милиционер, жарко очень!). И быстро заработала бы не только на билет, но и на посещение ресторана. Но за одним компромиссом следовал бы другой: в принципе Олесе уже не раз предлагали и двести, и триста, и даже пятьсот рублей за услугу определенного рода, но она всякий раз бросалась прочь — в страхе и отвращении.

Варя, с которой они основательно сблизились в эти дни, одолжила свой паспорт для покупки билета. Вчера она прибежала за Олесей радостная и возбужденная и попыталась снять подругу с подоконника — Олеся мыла огромное пыльное окно в магазине, накручивая столетнюю паутину на швабру и содрогаясь от вида дохлых пауков и личинок.

— Пойдем скорее, — закричала Варя, — бросай ты эту гадость!

— А что? — спросила Олеся, но с подоконника не слезла. Ей пообещали за труды пять рублей и банку газировки.

— Мамед едет сейчас на машине в Шлимовск за товаром. Он согласился взять тебя с собой!

— Ты что! Какой Мамед?!

— Из коммерческого киоска, у него одна девчонка знакомая работает продавщицей, Тоня.

— Да ни за что я никуда не поеду с каким-то Мамедом! — возмутилась Олеся и принялась отковыривать с рамы окаменевшего жучка.

— Он нормальный. Не козел какой-нибудь! — объяснила Варя. — Мне Тоня говорила. Он тебе ничего не сделает!

— Конечно! — огрызнулась Олеся. — Твоя Тоня, наверное, выглядит как жертва землетрясения, вот на нее никто и не покушается.

— Верно, — задумалась Варя. Простое объяснение такой невозможной сдержанности Мамеда ей почему-то не пришло в голову. Тоня действительно страдала прыщами, да к тому же была немного косоглаза. — Ах, Олеська, точно! Вот я лопухнулась! Извини. Возвращайся к своим трупам.

Один раз, со слезами и вздохами пожертвовав пятеркой, она попыталась дозвониться по межгороду на сотовый Игоря. Но, как и прежде, безрезультатно. «И не буду больше! — твердо решила Олеся. — Деньги тратить. Скоро уже соберу на билет и спокойно уеду домой…»

Поезд отправлялся через час.

И Варя убежала, оставив Олесю в приятном обществе мертвых насекомых.

— Один билет до Шлимовска, пожалуйста, — сказала Олеся, протягивая в окно кассы деньги и Варин паспорт. — Плацкартный.

Кассирша посмотрела на экран компьютера и ударила по клавишам с рихтеровской страстностью.

— Еще шестнадцать семьдесят, — бросила она. — Комиссионный сбор.

Олеся утратила способность говорить, а заодно и думать.

— А у меня нет, — вымолвила она с трудом. — А нет билета подешевле? В общем вагоне, например?

Кассирша отрицательно покачала головой и молча вернула деньги и документ.

Убитая горем Олеся медленно отошла от кассы, а потом со всех ног бросилась искать Варю или Елизавету Федоровну. Уж семнадцать-то рублей они бы ей одолжили! Безрезультатно пробегав час, Олеся с тоской посмотрела вслед уходящему в Шлимовск поезду. Она глотала слезы, и все вокруг думали, что девочка проводила в дальнюю дорогу любимого человека.

— Здрасьте, я снова к вам! — объявила с порога Маша.

Элла Михайловна расцвела широкой улыбкой:

— Доброе утро, Мария! К Игорю Палычу?

— Да.

— А его сейчас нет, — обстрогала ножичком Маши-но сердце секретарша. Но должен вот-вот появиться.

— Тогда я подожду!

Маша плюхнулась в кресло напротив секретарского стола.