— Олесенька, доченька. Куда ты пропала? Как же я по тебе соскучилась!

Игорь собрался было придушить домработницу, чтобы замолчала, но та жалко всхлипнула, и он обнял Никитишну за плечи:

— Ладно, перестань!

— Ведь плохо без Олесечки!

— Конечно плохо.

Шведов вспомнил, что он натворил вчера в своем кабинете, и вспыхнул от стыда и злости. Белобрысая стерва, подумал он, убить бы! Он ненавидел Машу и ненавидел себя.

По дороге в больницу Игорь увидел на стене дома листовку со своей физиономией. Шлимовское общество трансвеститов призывало проголосовать на выборах именно за несравненного Игоря Шведова. В ярости почетный трансвестит города сорвал злополучный листок и, скомкав, бросил его на землю. Никогда еще ему не было так плохо.

Только два окна вспыхнули вечером желтым светом. Одно окно принадлежало кухне, в другом мелькали быстрые тени — работал телевизор. Жалюзи были подняты, и Таня стала свидетелем вечерне-ночной трапезы Вовы и Миши. Она беззвучно стонала и висла на шершавой стене, наблюдая, как режет мраморный окорок Михаил.

В два часа ночи, когда Татьяна обессиленно сидела на траве и мечтала проникнуть внутрь дома, на крыльце возникла черная фигура одного из парней. Он курил.

— Мишка, — крикнул он, — давай выходи. Обойдем танцплощадку да закроем дверь.

Послышался легкий щелчок, и Таня, приглядевшись, увидела что Вова держит в руках пистолет и что-то с ним делает.

Явно не совсем трезвый Миша возник в дверном проеме. Друзья молча отправились на финальный обход территории. Учитывая, что «танцплощадка» была не маленькой, у них должно было уйти на исследовательские работы не менее двадцати минут. Да и то галопом, а не шагом, и пропуская мелкие кустики, где вполне мог кто-то притаиться.

Татьяна посмотрела им вслед, судорожно вздохнула и бесшумно переметнулась на крыльцо.

На кухне, стараясь не отсвечивать в окне, она бросилась к столу, хранившему остатки вечерней трапезы. Половинка цыпленка табака валялась на блюде, счастливо избежав клыков охранников. Таня схватила добычу и бросилась вон из освещенной комнаты. Она увидела в холле винтовую лестницу с широкими ступенями из светлого дерева и в одно мгновение взлетела на второй этаж.

Ей было слышно, как вернулись парни. Но чтобы вникнуть в смысл их слов, ей приходилось останавливать сладострастное чавканье. Цыпленок был бесподобен.

— Эй, я на нее виды имел, — обиженно сказал Вова.

— На кого? — не понял Михаил.

— На курицу.

— Мы же съели.

— Вот именно, но не мы, а ты. Последняя половинка была моей.

— Я не трогал, — неубедительно сказал Миша.

— Ври больше. Что ж она, улетела? На одном-то крыле!

— И к тому же жареная, — задумался Миша. — И правда. Значит, я съел.

— Не подумал о товарище!

— Тебе ведь тоже немало досталось.

— Но последняя половинка была моей.

— Ну прости! Да и куда тебе столько? Жир вон на пузе.

— Что мне, подиум топтать копытами? Ладно, обжора, давай спать.

— А видак не посмотрим?

И они еще целый час пялились в телевизор, с тихим восторгом наблюдая за тем, чего они были напрочь лишены — за голыми красотками. И лишь когда все три этажа дома содрогнулись от двухголосного храпа, Татьяна осмелилась спуститься вниз, на кухню.

Не включая света, она открыла гигантский трехкамерный холодильник. Всего тут было в громадных количествах: напитки — упаковками, колбаса тоннами.

Таня нашарила полиэтиленовый пакет и сложила в него пару груш и гроздь винограда, щедро отрезала сервелата и сыра, прихватила упаковочку карбонада и копченой рыбы плюс к этому бутылку кваса и парочку — лимонада. Сочный холодный ростбиф на тарелке не утаился от ее жадного взгляда. Она не понимала, как мужики могли оставить его почти нетронутым. Очень хотелось горячего чая, но Таня не рискнула включать плиту. Вот была бы картина для Миши, завалившегося на кухню ночью, чтобы сразиться со своей жаждой — сидит у стола незнакомая девица и преспокойненько кипятит себе чайник.

Нагрузившись провиантом, Татьяна отправилась на третий этаж виллы. Бескрайние ковры, брошенные поверх скользкого паркета, скрадывали ее шаги. В одной из спален, минуту поколебавшись, она открыла дверь ванной и зажгла свет. Черный блестящий кафель стен контрастировал с пронзительно-желтой круглой ванной. Таня осторожно повернула сверкающий золотом кран, и первая порция воды с шумом выстрелила в желтую эмалированную поверхность.

«Будь что будет, — подумала девушка, с замиранием погружаясь в горячую воду, — Они ведь спят. Им и в голову не придет шастать ночью по дому…»

Самые известные моющие средства были к ее услугам. Намылив голову шампунем «Вэлла», Таня даже стала тихонько напевать. За дверцами полированного шкафа на стене хранились парикмахерско-маникюрные приспособления. Маленькими кривыми ножницами Татьяна подредактировала свои отросшие за неделю ногти. У нее плыло сознание от кайфа.

Завернувшись в тонкую простыню (всю одежду пришлось постирать конечно же) и помыв в раковине фрукты и овощи, она выскользнула в спальню. Кровать вздыбилась пуховыми подушками. Желание уткнуться носом в хрустящую белизну свежего белья было столь сильным, что Татьяна не съела и половины еды, которую приволокла с собой наверх.

Валерий Александрович выглядел бледно, но вполне пристойно. Он даже сделал попытку улыбнуться зятю.

— Так, микроинфарктишко, — сказал он. — Малюсенький такой. Но болючий, зверь! Ничего. Выкарабкаюсь. У меня здоровье-то ого-го!

— Уже выкарабкались, Валерий Александрович, — отозвалась от окна девчонка-медсестра в зеленых брюках и рубашке. На голове у нее красовался медицинский чепчик на резинке, на шее болталась маска. — И с двумя инфарктами можно жить. И с тремя. Надо только беречься.

Медсестра была очень молода и легко расправлялась с чужими несчастьями.

Игорь сидел у кровати, как призрак, вздыхал и не знал, о чем можно говорить с полумертвым родственником. В их диалогах в последнее время присутствовали только две темы: Олеся и выборы. И та и другая сейчас были запрещены, как особо волнующие. Очень хотелось спросить о детском крике, раздавшемся позавчера в телестудии — действительно ли это был голос Валерки, но выяснять подобное — все равно что предложить сейчас Суворину прокатиться на американских горках.

Но градоначальник сам завел разговор на табуированную тему.

— Я не разобрал, — сказал он.

— Что?

— Валерка кричал или кто другой. Просто детский визг. Разве поймешь? Ты понял?

— Мне по телевизору вообще ничего не слышно было, — хмуро откликнулся Игорь. — Что-то вякнуло, и тут же пошла реклама. Я ничего и не понял.