месте, где он сломал его в прошлый раз. С губ срывается стон, когда руку пронзает боль.

– Стэнтон, перестань! – кричит моя мать. – Слейд не имеет к этому никакого отношения!

Отец не отворачивается от меня, не сразу слышит ее слова. С каким-то садистским удовольствием смотрит, как я пытаюсь сдержать тошноту. Через несколько долгих секунд он снова щелкает пальцами, и мои кости соединяются, издав омерзительный щелчок.

Мне приходится с такой силой стискивать зубы, что челюсть трескается, но я сдерживаюсь, держу свою силу под контролем. Ведь именно этому отец и учил меня столько лет – учил держать все под контролем. Владеть своей магией.

– Ты права, Элора, – слышу я его слова, моргая сквозь боль. – Это имеет отношение к тебе… и к нему.

В следующий миг отец отталкивает маму и хватает Джака за горло. Джак пытается вырваться, но это бесполезно. Он не отставной зажиточный воин. Он ореанский слуга с кожей, загорелой от проведенного на улице времени, тело у него худощавое, а не мускулистое, как у отца за годы, проведенные в армии. Джак, может, и сильный ореанец, но ему не выстоять против магии моего отца.

В отцовском голосе появляются опасно низкие нотки.

– Я привел тебя в свой дом, впустил в Эннвин и позволил прожить здесь долгую жизнь. А ты соизволил забрать то, что тебе не принадлежит?

Джак скребет обветренными руками, но не может оторвать ни одного пальца от своего горла. Его лицо приобретает неестественный красный цвет, он хватает ртом воздух, которого ему все равно не хватает.

– Стэнтон, прекрати! – Мать пытается оторвать руку отца, но он отталкивает ее. И я подхватываю ее прежде, чем она успевает упасть.

– Я хочу знать, как долго это продолжается, – говорит он, отпустив шею Джака настолько, чтобы тот вдохнул воздуха и попытался выдавить ответ. – Это было впервые?

Джак переводит взгляд на мать, чем злит отца сильнее, поэтому он трясет Джака, как тряпичную куклу.

– Это было впервые?

Все в комнате ощущается в сто крат сильнее. Как воздух перед ливнем, который вот-вот обрушится и всех нас утопит.

Хриплый ответ Джака – раскат грома.

– Нет.

Отец с силой швыряет Джака через всю комнату, и тот врезается в окно. Стекло разлетается вдребезги и обрушивается на него первыми осколками. Он падает ничком, и мать кричит, пытается к нему подбежать, но отец силой ее удерживает.

– Давно, Элора?

Она пытается вырваться из его объятий, но безуспешно. У него на лице появляется ярость, тогда как она демонстрирует чистую, неприкрытую ненависть. И эта ненависть похожа на ветер, который бурей кружит вокруг нас, доводя до исступления.

Она вздергивает подбородок и смотрит на отца зелеными глазами.

– Одиннадцать лет.

– Одиннадцать лет? – Отец в полном потрясении. У него даже вырывается удивленный возглас. Как матери удавалось так долго хранить эти отношения в тайне?

А потом я понимаю, что ни один слуга не охнул, не посмотрел на них с удивлением, и в том кроется ответ.

Они им помогали.

В черных глазах отца сверкает что-то безжалостное.

– Ты пожалеешь об этом, Элора, – грохочет он, как разгневанная туча.

Не знаю, хочется ли поблагодарить слуг за то, что помогали маме обрести частичку счастья, или отчитать их за то, что не побудили ее быть более осторожной. Потому что, похоже, теперь мою маму ни капли не волнует осторожность.

– Я любила его гораздо дольше. Жалею только о том, что не позволила себе обрести эту любовь гораздо раньше.

Отец выходит из себя.

В следующий миг он уже пересекает комнату, хрустя по битому стеклу. Джак встает, но отец щелкает пальцами и ломает Джаку ногу.

От треска я вздрагиваю, а у Джака вырывается мучительный крик. Мать подбегает к нему, но еще одним щелчком мой отец крушит всю комнату.

Все пошатываются от толчка, а когда дом сдвигается, я падаю на колени на мраморную плитку.

Шум стоит оглушительный.

Поместье начинает рушиться ровно посередине. Все кричат, падают, обломки сыплются нам на головы. Когда стены раскалываются, потолок трескается, а из расщелины в полу брызжет грязь. Как только трещина становится слишком широкой, мне приходится отползти назад, чтобы не свалиться в нее.

Дрожь останавливается, и мне удается встать и потянуть маму за собой. Слуги тоже поднимаются на ноги, стараясь не наступать на разбитый пол. Мать смотрит на огромную щель, которая разделяет ее и Джака – она такая большая, что перепрыгнуть ее невозможно.

Они смотрят друг на друга, и от выражения на их лицах у меня болит сердце.

– Джак… – с мокрыми от слез глазами говорит моя мать срывающимся голосом.

Сидя на полу, он тяжело глотает, а его лицо покрыто потом и искажено болью.

– Все в порядке, Элора.

– Не смей произносить ее имя! – кричит отец, а затем ломает руку Джака так сильно, что кость разрывает кожу.

– Нет! – Воздух разрывает материнский крик, и она хочет перепрыгнуть, но я в последнюю секунду хватаю ее.

– У тебя не получится! Ты упадешь, – снова и снова говорю я ей, а она пытается вырваться.

– Это твое наказание за то, что выбрала ореанское отребье, – брызжет слюной отец. – Я хочу, чтобы ты запомнила, Элора: именно это тебя будет ждать, если ты снова предашь меня.

Она замирает в моих объятиях. Кажется, что в комнате резко заканчивается воздух. А потом мой отец поднимает руку и щелкает.

И у Джака ломается шея.

Мать даже не успевает закричать, а я даже моргнуть не успеваю. Шея Джака изгибается под неестественным углом, и в его широко раскрытых, полных мук глазах гаснет свет.

Когда он падает на пол, у матери тоже подкашиваются ноги.

Мне уже попадалось слово «причитания». Я не раз его слышал. Но никогда не слышал, чтобы кто-нибудь издавал такой пронзительный крик, как моя мать.

Он вырывается из ее тела с такой силой, что у меня по спине пробегают мурашки.

Он такой громкий, что я даже не слышу своего бешено бьющегося сердца.

Звук, который она издает, ужасающий. Неузнаваемый.

Я в таком шоке, что стою рядом с ней и задаюсь вопросом, как, черт возьми, все так быстро изменилось.

Отец непринужденно соединяет своей силой ту единственную трещину в полу и, минуя ее, встает напротив меня.

– Вот почему нельзя доверять женщинам, Слейд.

Я сжимаю руки в кулаки, чувствуя, как над бровями в кожу вонзаются шипы. На глаз стекает одна-единственная капля крови. Отец равнодушно смотрит на меня.

– Полное отсутствие контроля. Теперь мы знаем, от кого ты это перенял, – с омерзением говорит он.

Гнев потоком изливается