безжалостной быстротой щелкает пальцами, и, хотя я готовлюсь отразить удар, его магия на меня не действует.

Я слышу за спиной, как кричит моя мать.

Резко обернувшись, вижу, как она почти лишилась чувств, потому что рука у нее сломана в том же месте, где была сломана рука Джака. Райатт плачет, и от их криков у меня закладывает уши.

Я чувствую покалывание в затылке и едва успеваю развернуться, как мне в лицо прилетает кулак. Я лежу, распластавшись на разбитой плитке, и кожа на руках трескается. Переворачиваюсь и понимаю, что надо мной нависает отец. По моим рукам безостановочно пульсируют шипы. Я заставляю себя встать, не собираясь показывать свой страх, не собираясь отступать, сколько бы мама ни звала меня по имени.

– Как же ты меня разочаровал, Слейд, – цокает он.

– Поверь, – выдыхаю я, – это чувство взаимно.

В его глазах что-то мелькает, и я понимаю. Понимаю, что это оно.

Оно.

Я призываю на помощь всю свою силу. Каждую частичку магии, которой я обладаю. Я вспоминаю каждый раз, когда отец толкал меня, унижал, причинял боль. Вспоминаю каждый случай, когда становилась напряженной спина матери, когда ее глаза наполнялись слезами, когда съеживался от страха Райатт. Я позволяю гневу затопить мой разум и позволяю ему меня подпитывать.

В венах бурлит сила.

Отец поднимает руку.

Время замедляется.

В комнате ревет буря. Или, может, это звук, вырвавшийся из моего горла – и из его тоже.

Отец внезапно накидывается на меня с такой мощной магией, что у меня покалывает кожу. Но я готов.

Если раньше мне казалось, что все в воздухе взорвалось, то это не идет ни в какое сравнение с тем, что происходит теперь. Наши силы сталкиваются. И воздух между нами пронизывает эта сильная, жестокая, убийственная магия.

Магия не должна так себя вести. Ни разу не слышал о таком раньше, но, возможно, поскольку в моих жилах течет кровь отца, наши силы реагируют друг на друга.

Поместье трещит по швам, образуя между нами расщелину. Но это не физический перелом или ощутимое гниение. Это что-то иное.

В воздухе возникает сверхъестественный раскол. Он изломан тьмой и гнилью, которая потрескивает, как грозовая туча, и издает оглушительные звуки. Затем из него вырывается ветер, отрывающий куски обоев и следом втягивающий их в разрыв.

Оторопев, отец смотрит на все это с бледным лицом. И меня должен был бы удивить легкий намек на панику в его глазах, но в эту секунду я слишком сосредоточен. Слишком увлечен.

Когда я вкладываю в разлом больше силы, он будто отвечает мне и начинает расширяться, наполняя хлещущий ветер зловонием разложения и ненависти. У меня дрожат руки, а на лбу отца выступает пот. Мы оба стискиваем зубы.

Кости пронзает боль, и на секунду мне кажется, что он мог что-то сломать, но нет. Моя магия слишком быстро, слишком сильно лишает меня сил. Мои шипы поднимаются и опускаются в неустойчивом ритме, а сердце как будто вот-вот разорвется.

– Слейд! – Рассеянно чувствую, как мать пытается меня оттащить, чувствую, как Райатт хватается за мою ногу. Но не останавливаюсь.

Не могу.

И в эту минуту отец все понимает по моему лицу. Видит, что я ни за что не сдамся. От гулкого вопля, сорвавшегося с его презрительно поджатых губ, у меня самого вырывается яростный крик.

Потому что я скорее умру, чем позволю ему победить.

Одежду рвет ветер, бросает грязь мне в глаза, в горле стоит запах гнили. Отцовская сила давит на меня так сильно, что все мое тело сотрясается.

Контролируй, Слейд.

Все эти уроки. Все эти наказания, нотации, часы изнеможения и боли. Я мирился с ними, зная, что мне нужно учиться, нужно стараться, чтобы у меня было столько же власти и силы, сколько было у отца.

Я обучил себя контролю, чтобы лишить его отца.

Я подавляю все, что у меня есть. Все, чем являюсь. Подавляю так сильно, что кажется, будто обе мои ипостаси разрываются на две части. И вот тогда этот сверхъестественный разлом наконец вспыхивает.

Когда магия взрывается, я чувствую все за секунду – чувствую, как она взрывается во мне.

Сила достигает апогея и с разрушительным грохотом отрывает нас с отцом друг от друга.

На секунду я оказываюсь в воздухе. Коченею. Замираю возле матери и брата.

Но затем время замедляется и возвращает все на свои места.

Внезапно разлом в воздухе становится похож на огромную открывающуюся пасть бестелесного зверя… Этот рот зависает в воздухе, готовый поглотить всех разом. Я даже не успеваю приземлиться, как эти зубы молниеносно смыкаются над нашей половиной комнаты. Пасть поглощает нас темнеющим штормом, после которого остаются лишь сильнейшая боль, падение и крики десятков людей.

Нас затягивает во тьму, которой подвластно время и магия.

А потом мы приземляемся в брюхе зверя, и мое разорванное тело и отравляющая сила цепенеют.

Спустя четыре дня, придя в себя, я узнал, что пробил в мире брешь. Узнал, что между делом разорвался пополам и утянул вместе с собой в Орею остальных людей, которые теперь зависят от меня. Узнал, что совсем скоро все изменится.

Беспамятство стало моей единственной отрадой, но тогда я этого не понимал.

Глава 38

Аурен

– Рип, – первое, что вылетает у меня, когда Слейд заканчивает рассказ.

Потому что теперь я знаю, что означает его прозвище. Знаю, что оно символизирует. Все это время его величайшие секреты таились в самом обычном прозвище.

Толком не помню, когда села, но, думаю, ноги у меня подкосились, когда Слейд поведал мне историю о том, как впервые проявилась в детстве его сила. Я сидела не шевелясь ровно до той судьбоносной битвы между ним и его отцом. Битвы, которая привела его сюда.

Я не произнесла ни слова. Слейд ворошит прошлое, которое скрывал годами, потому что вспоминать его слишком болезненно. Но мне он рассказал. Выложил передо мной все мгновения. Теперь у меня есть ответы на вопросы, которые я даже не подумывала задавать.

Когда он заканчивает, в воздухе повисает тишина. Несколько долгих секунд я задумчиво ерзаю на камне. Уложить это все в голове сразу слишком сложно. Из этой гробницы воспоминаний вырвалось слишком много событий, и только время поможет мне осознать ее истинные масштабы.

Я прочищаю горло, переводя взгляд на гигантскую прорезь в воздухе, и снова смотрю на него.

– Так вот как ты попал в Орею.

Он кивает, уставившись на грозовой разрез.