я на всякий случай позвонил. Никто не ответил. Ну, это еще лучше. В коридоре, рядом с вешалкой, валялись перчатка, Андрюшкин шарф… Прошел в общую комнату (недавно Люся заявила с обидой, что у нее нет в квартире своего угла, я принялся спорить и назвал большую комнату; Люся в ответ раздраженно сказала: «Это же общая, где все толкутся»). Сейчас здесь был такой разгром, словно кто-то срочно уехал, все бросил в спешке. Журнал «Клуб и художественная самодеятельность», рваный чулок, таблетки от головной боли… Когда-то я пытался навести в квартире хотя бы видимость порядка, но теперь отчаялся, махнул на это рукой.

Заверещал телефон. Я настолько привык к тому, что Колобаев звонит мне по зеленому аппарату горкомовской АТС, что теперь не сразу узнал его голос:

— Можете подъехать ко мне? Срочно!

Неужели еще что-то стряслось на комбинате? Нет, Галя позвонила бы, предупредила. Или решила не волновать меня, подождать, пока я выйду на работу?

Я медлил с ответом. Хорошенькие вопросы Фомич задает: смогу ли я подъехать? Хотел бы я посмотреть на человека, который отказался бы от такого приглашения! А что, если сказать: принял ванну, боюсь схватить воспаление легких?

— Да, Андрей Фомич, конечно. Правда, водителя отпустил, должен созвониться.

— Пришлю свою машину. Спускайтесь…

Я положил трубку на рычаг, стал переодеваться, но тут телефон заверещал снова.

— Игорь Сергеевич, давайте-ка подъеду сам. Это будет лучше. — И повесил трубку.

Хотел бы я знать, что происходит. Загадочные приглашения на пять минут; подъезжайте; нет, сам подъеду… Прекрасно проходит у меня лечение, нечего сказать! Но тут же я переключился на другие заботы — как принять Фомича? Ну, не глупо ли? Колобаев едет по делу, а меня начинают терзать комплексы, издревле свойственные русскому человеку: чем угостить гостя? И где принять — в комнате, на кухне?

Фомич не стал садиться, вытащил из папки несколько листочков, протянул мне.

— Вот, сегодня поступило. Познакомьтесь, пожалуйста.

Меня сразу бросило в жар. Читал, перескакивая через абзацы, старался поскорее добраться до конца. Слава богу, кажется, про Иру не говорилось ни слова. Видно, Черепанов, сочинивший это заявление, ничего не знает о ней, иначе не упустил бы возможности прижать меня к стенке. Ну, я-то ладно, а ее имя мне совсем не хотелось бы трепать.

Колобаев внимательно за мной наблюдал. Я извинился и попросил несколько минут — прочитать еще раз. Он кивнул: «Конечно, конечно! Дело серьезное».

Теперь я стал читать медленнее и тут же готовился к защите. «Покрывает нарушителей трудовой дисциплины…» Речь, стало быть, об Авдееве. Ну, здесь у него ничего не выгорит. Этот клубочек еще надо размотать, и неизвестно пока, в какую сторону он покатится.

«Допускает грубость в деловых разговорах», — вот, значит, как аукнулся мой спор с Барвинским. Что ж, тот честно меня предупредил. «Окружил себя людьми неквалифицированными, подобранными по приятельскому принципу…» Ну, это не аргумент. Не ему определять квалификацию моих друзей. А вот это действительно серьезно: «Злоупотребление служебным положением… телефонизация, не предусмотренная проектом…» Значит, кто-то навел его на след. Да, это неприятно.

Историю с телефоном я уже списал, как говорится, за давностью лет, но вот где она выплыла. Да, придется отвечать, никуда не денешься.

Вопросительно взглянул на Колобаева: что мне делать — прямо сейчас, по пунктам, оправдываться? Он подошел, взял у меня из рук докладную записку:

— Ничего говорить не надо. Обдумайте все и приезжайте завтра в горком. Будем разбираться.

И направился к выходу степенной своей походкой, медленно надел плащ, бесстрастно попрощался и ушел. Попробуй пойми, как относится он к этой бумаге: верит ли в ней чему-нибудь, что намерен делать?

Я проводил Фомича до дверей. В голове была полнейшая сумятица. Вряд ли докладную Черепанов написал за один день. Свежий факт ему подбросил Барвинский, но остальные Вадим собирал исподволь и кропотливо. Значит, динамит давно был подложен под меня, оставалось ждать удобного момента, чтобы запалить шнур…

Да, не знал я, что давно надо было занимать круговую оборону. Но сейчас интересовало одно: от кого Черепанов узнал о телефоне, где произошла «утечка информации»? Неужели Шурыгин? А я так был в нем уверен…

Когда в Таежном наладили АТС на пятьсот номеров, число заявок перевалило за две с половиной тысячи. Депутатская комиссия заседала целую неделю, пытались разделить пирог так, чтобы осталось как можно меньше «голодных». Шурыгин, начальник телефонной станции, принес мне списки очередников — в порядке консультации, что ли. Я подержал в руках увесистую кипу бумаги, полистал для вида и спросил Шурыгина:

— Резерв большой оставили?

— Резерв? — растерянно переспросил он. — Откуда? И так номеров не хватает. Вот через три года построим новую станцию, тогда…

— У хорошей хозяйки всегда есть запас в погребе. За три года мало ли где потребуются телефоны! Дворец культуры, школа, детский сад, больница…

— Вас понял! — кивнул Шурыгин головой. — Перетрясем списочки.

И здесь, глядя на услужливое лицо начальника станции, на его предупредительные жесты, я вдруг подумал, что самое время решить и для себя одну проблему. У Ангелины Антоновны не было телефона, и, чтобы договориться, когда мы привезем или заберем Андрюшку, приходилось каждый раз гонять машину. Правда, была одна трудность: в Заречье, где жила нянька, кабель не протянули, пришлось бы устанавливать «воздушку». Ну да ладно, семь бед — один ответ!

Шурыгину не пришлось долго объяснять, в чем дело. Он почтительно наклонял голову и приговаривал: «Понимаю, Игорь Сергеевич. Все понимаю». А через два дня Галя положила передо мной его заявление на квартиру. Кажется, мы хорошо поняли тогда друг друга, вот почему я был уверен, что Шурыгин не станет болтать.

Я решил проверить свои сомнения и позвонил Шурыгину на работу.

— Ивана Павловича нет, — ледяным голосом отрезала секретарша. (Неужели и Галя так же отбривает всех по телефону?) — Что ему передать?

Я назвался.

— Одну минуточку, — торопливо сказала она, — сейчас соединю.

Шурыгин поздоровался, поинтересовался моим здоровьем (всего час назад я уехал из поликлиники,