Месяца три назад, перед самым Новым годом, напустив туману, зазвал к себе.

— Поздравь!

Надо сказать, добился-таки эффекта. То есть просто эффекта разорвавшейся бомбы.

Настоящая книжка!

На красной, с виньетками, обложке:

Сигизмунд Аржанов

СКАЗКИ ВНУТРЕННЕЙ ТЮРЬМЫ

YMKA PRESS. MCMLXXX

Бронников так и ахнул:

— Вышла?! Господи, да как же?! Ну ты даешь! Аржанов! Это что же — псевдоним?

Юрец хихикнул.

— Кто раним и кто гоним, обретает псевдоним…

И оборот честь по чести: фотография, аннотация. На фотографии, правда, не Юрец, а какой-то унылый бухгалтер с усами. Аннотация и того пуще — живет, дескать, в Ялте… судовой врач… и это, оказывается, его третья книга.

Слушая поздравления, Юрец польщенно кряхтел.

— А просочится, что не Аржанов никакой?

Беззаботно посмеиваясь, махнул рукой:

— Как просочится? Через кого?

Было видно, что еще не нарадовался — нежно улыбался, гладя пальцами корешок…

«Через кого!» Вот глупость какая! Бронников хотел сказать, что они тут и вообразить себе не могут, какими путями «конторе» все всегда становится известно, но смолчал: не хотелось портить занудством минуту радости. В конце концов, чему быть, того не миновать. Дело сделано.

— Поздравляю! Здорово!.. Честно скажу: завидую.

Это было месяца два назад.

— Два взрослых, — сказал Бронников, протягивая рубль.

В темном окошке фанерной кассы что-то зашуршало, завозилось; потом на щербатом блюдце звякнул двугривенный и упали два лоскутка бумаги.

* * *

Желающих обозревать окрестности оказалось совсем немного: три или четыре пожилых мужика с разновозрастными мальчиками (должно быть, дедушки с внуками), нервная мать с егозливым сыном лет пяти, молодая пара, не расцеплявшая рук, да еще три или четыре неясных обсевка — какой-то печальный человек в пиджаке с полуоторванным рукавом (у Бронникова возникли опасения, не задумал ли он, чего доброго, сигануть с верхотуры), пара юношей (судя по всему студентов) и две средних лет женщины, про которых Бронников и вовсе не смог придумать, кто они такие и какая нелегкая занесла бедолаг будним днем в Измайловский парк на «чертово колесо».

Они медленно поднимались в клочковато-синее небо, и казалось, что зеленеющая внизу пахучая земля становится все больше и больше. Скоро машины на ближней улице превратились в игрушки, а на дальних — в угловатых жучков; сама улица стала дорожкой, деревья парка — курчавой травой, человечки и вовсе потерялись в иных мелочах, рассыпанных под ногами. Город круглился волшебной линзой, вбиравшей в себя огромное количество света.

— Как там Артем? — приложив ладонь ко лбу и щурясь, спросил Юрец. — Собрался?

Колесо обозрения поворачивалось медленно. Не то что, бывает, колесо судьбы: кряк! — и готово…

В тайном замысле своем — самочинно решить дело вопреки воле призывника — Бронников открылся Юрцу сразу. Юрец затею одобрил и с самого начала делил с ним всю нервотрепку: разговоры, ожидания, маяту, звонки Шелепе и новые отсрочки. Он и номер команды у Артема выведал (Бронников слукавить бы не догадался, а просто так Артем бы ему и под пыткой не выдал). А Юрец завел необязательный разговорчик — ля-ля, тополя, как из гранатомета стрелять да как немецкий фауст-патрон был устроен; Артем повелся, подхватил; тот невзначай и скажи между делом, что, мол, последние две цифры команды указывают на род войск.

— Да? — удивился Артем и брякнул: — А двадцать два дробь девятнадцать — это какие войска?

— Двадцать два дробь девятнадцать-то? — зачем-то переспросил Юрец и со вздохом развел руками: — Горько говорить, но это, брат, пехота!..

Да вот только номер номером, а дело все висело, перемежаясь новыми звонками и напоминаниями; потом наконец Шелепа вызнал: оказалось, что, двадцать два дробь девятнадцать — это, как на грех, именно туда. То есть сначала восемь месяцев в городишке Юрьеве-Польском, что под Суздалем, потом комплектование, а потом уж и в самом деле: Чирчик и далее — «за речку». Что Суздаль этот, что Юрьев-Польский, что еще какие-то подробности — все в одно ухо влетело, в другое вылетело: хоть в Рязани, хоть в Казани, какая разница, если потом все равно туда?!

И опять нервотрепка, маята, ожидание. Наконец с помощью Шелепиных мастеровых перекинули в другую команду, и дело разрешилось окончательно (вроде бы окончательно; уж о том, что могли просто так сказать, пообещать, а на самом деле ни черта не сделать, только деньги сорвать, Бронников старался не думать и Юрцу о своих черных раздумьях не говорил; что касается Артема, то теперь он должен был отбухать свои два года где-то под Тулой).

Понятно, что на этой почве они с Юрцом в последнее время как-то особенно сблизились.

— Голому собраться — только подпоясаться, — ответил Бронников. — В воскресенье вечерком заглядывай.

— Проводы?

— Вроде того. Гармошку не забудь.

— Как можно! И гармошку, и сапоги бутылками. Самогон тащить?

— Казенкой обойдемся…

Чем выше поднимались, тем плотнее наваливался ветер; колесо обозрения пошатывалось.

— «Голос» не слушал вчера? — прервал Юрец молчание.

— Пытался. Глушат, сволочи, безбожно.

— Часов с двух нормально проходит. А под утро — вообще песня.

— Ага, — сказал Бронников. — Сиди всю ночь. Мне днем работать надо, а не отсыпаться… Нет, не дождался.

— Я сидел… Так вот: американские военные эксперты утверждают, что советский контингент теряет убитыми и ранеными от тридцати до пятидесяти человек в неделю.

Бронников незначительно скривился. Ему никогда не нравились американские эксперты. Тоже мне — эксперты! Как ни крути, Советский Союз в какой войне победил! — а тут эксперты теперь, видишь ли, американские… много они понимают… Три-четыре — он бы еще поверил. Десять — это совсем край. Но пятьдесят?!

Конечно, хотелось бы узнать, что наши собственные, советские эксперты по этому поводу говорят. Да таким вопросом только дурак задастся. Наши эксперты ничего не говорят. Газету откроешь — тишина и покой. Пахота, текстиль, новый молочный завод… колбасная фабрика… куда, интересно, с этих заводов и фабрик все девается?.. А уж если оттуда репортаж — то и вовсе идиллия. «Советские воины помогают афганским крестьянам на уборке винограда!..» И точно: смеющиеся солдаты с корзинами в руках… На кой хер столько винограда? — вина-то мусульмане не делают… Загадки все. Ребусы…

Он поморщился.

— Не знаю, что там американские эксперты… тридцать или сколько. Сомнительно. А может и так — не проверишь.

Верный угол был наконец найден — и солнце ослепительно вспыхнуло на поверхности пруда, расплавив не только воду, но и прибрежные кусты.