Далее корреспондент газеты говорит: «Со дня вступления в Маньчжурию сибирскому казачеству пришлось попасть в передовую линию нашего правого фланга и центра. Были случаи, когда казаки имели возможность отличиться громко, но в общем служба их прошла незаметно для большой публики и очень тяжело для казаков. Всегда впереди, день и ночь под выстрелами, и в жар, и дождь в движении, все это пришлось перенести казакам. Были случаи, когда по 3–4 дня не приходилось расседлывать лошадей, питаться сухарями с водой, не имея возможности даже согреть чаю. Все это казаки стоически сумели перенести, всегда поражая своим веселым, беспечным видом и беззаветной отвагой».

От себя добавим, что, по рассказам командира 5-го Сибирского казачьего полка полковника Путинцева, в июле и августе месяце 1904 г., у деревни Янгуанзы, когда послан был полк для сторожевой и разведывательной службы, казаки не расседлывали лошадей по 10 дней, находясь постоянно в движении, под огнем неприятеля, так что в потниках завелись черви.

Все казаки, бывшие в действующей армии, с восторгом вспоминают о своем начальнике дивизии генерал-лейтенанте Самсонове. Этот боевой генерал своей сердечной простотой и искренними теплыми отношениями к подчиненным сумел внушить к себе глубокую любовь и преданность всей дивизии.

Отношение казаков к генералу Самсонову лучше всего характеризует «Песня Сибирской казачьей дивизии», составленная казаком Лоскутовым, которую с увлечением пела каждая сотня. Вот несколько куплетов этой песни:

Заблестел восток зарею,

Гул пронесся по горам,

И в Манчжурию средь боя

Прибыл сам Самсонов к нам.

Припев

Вы скачите в бой орлами,

Удалые казаки!

Генерал Самсонов с нами,

Сам ведет свои полки.

Казаки перекрестились,

Закипела кровь в сердцах,

В бой с героем устремились

За Царя — врагам на страх.

Припев

Генерал Самсонов с нами,

Дай Бог здравие ему!

Он орел перед полками,

Рады мы всегда ему.

Припев

«Вы, сибирские казаки,

Молодцы и храбрецы,

Вижу я, что вы рубаки,

В перестрелках удальцы».

Припев

Так говаривал нередко

Нам Самсонов генерал,

«Вы стреляете все метко,

Я за вами наблюдал».

Припев

«Ваши славны командиры —

Закаленные бойцы,

Не боятся и мортиры,

А под пулей храбрецы».

Припев

Генерал ты наш удалый,

Война родина тебе,

Ты не раз в боях бывалый,

Верен был всегда себе.

Припев

Славу Скобелева помнят.

И поныне казаки,

А Самсонова запомнят

Все сибирские полки.

Припев

И. Тонконогов. Разведчик

…1 ноября, на рассвете, 24-го Донского казачьего полка 6-я сотня, под начальством есаула Карнеева, при офицерах подъесауле Пономареве и сотниках Новосильцеве и Попове, пошла на разведку линии японских аванпостов. Настроение у всех было повышенное, радостное, приподнятое. Маленький есаул, с темной бородкой и со сверкающими из-за стекол пенсне глазами, выпустил как щупальца дозоры и смело подавался вперед. Они прошли роковую черту, отделявшую наши посты от японских, и втянулись в большое поле буро-желтого сухого гаоляна. Стебли с поломанными верхушками тихо шуршали о лошадей, закрывая совершенно разъезд, и только стальные копья сверкали при первых лучах солнца.

И вдруг началась частая трескотня ружей из деревни Хойянтай. Из-за глиняных китайских заборов японцы открыли частый огонь по сотне. Однако вреда эта стрельба пока не причиняла. Сотня спешилась. Полусотня, под командой сотенного командира, начала наступать е фронта; взвод сотника Попова рассыпался цепью вправо, и взвод сотника Новосильцева влево. Цепи были редкие, и попасть в казаков было трудно. И Новосильцев, и Попов — молодежь, полная юного задора. Высокий, худой, длинный, красавец Новосильцев энергично подавал свою цепь, в то же время и Попов открыл огонь по деревне, и японская стрельба стала реже и менее действительной. В это время казак доброволец Василий Конев Потемкинской станицы упал, обливаясь кровью.

Этот Конев — тип оригинальный. Он служил в лейб-гвардии Казачьем полку денщиком у генерала Новосильцева, привязался к семье его, и когда узнал, что молодой барин идет на войну, он вызвался идти с ним добровольцем. За время похода и сотник, и казак так сжились, так полюбили друг друга, что уже никогда и нигде не разлучались. И вот Конев лежит с лицом, залитым кровью, очевидно убитый, но на войне, в сражении, не до чувствительности, и Новосильцев, приказав отнести раненого в гаолян, продолжал наступление к деревне. До стенок, из-за которых японцы развили сильный огонь, оставалось не более двухсот шагов. Между тем, выяснивши, что деревня занята двумя ротами пехоты, есаул Карнеев приказал отходить к коноводам. В это время сотник Новосильцев упал и сейчас же встал.

— Ваше благородие, вы ранены? — спросили его казаки.

— Не знаю, кажется, — отвечал сотник, — что-то ударило меня вбок.

И он осмотрелся. Пуля ударила в револьвер и контузила его револьвером в бедро. Перестрелка продолжалась. Казак, привезший приказание, передал его не офицерам, а просто в цепь, и казаки продолжали лежать в двухстах шагах, ожидая приказания от офицеров.

— Ваше благородие, давайте на ура, — говорили казаки Новосильцеву, но в это время приехал еще казак и передал приказание отходить к коноводам.

— Эх, право, жаль, — говорили казаки, — ну ничего не поделаешь, до другого раза, видно…

Подошли к коноводам, сели на лошадей, и вдруг в это время из поля скошенной чумизы выскочил заяц. Надо же быть такому греху!

И вот с криками, с улюлюканьем, вдоль неприятельской цепи, под ружейным огнем понеслись донцы травить маленького маньчжурского русачка.

— А та-та-та! — бери его, держи! держи-и!.. — раздавались крики, и цепь, забывши об японцах, травила на нейтральной полосе зайца.

А японцы, приставши за стенками, с изумлением смотрели на такой способ воевать и охотиться.

Сзади сотни, медленно прокрадываясь через гаолян, несли Конева. Пуля ударила его между глаз и прошла ниже затылка через шею… По-видимому, рана была безусловно смертельная…

Через три недели после этого случая я видел Конева. Он только что вернулся из госпиталя из Мукдена.

— Вот он — Конев, — сказал мне Новосильцев. Я обернулся. Передо мной стоял плотный, почти толстый, тепло укутанный коренастый казак. На нем была шведская куртка, шаровары с лампасом и валенки. Лицо его с редкими волосами на голове и с небольшой черной бородкой, было бледно тою бледностью, которая налагается больницей. Между глаз видно было маленькое красноватое пятнышко величиной с небольшую горошину. Другое такое же пятнышко было на шее, немного ниже затылка. Пуля прошла через мозг, вышла наружу, это было всего три недели тому назад, и вот человек, раненный, по-видимому, так тяжело, стоит передо мною и улыбается мне приветливо сконфуженной улыбкой. Только речь его несколько замедлена, да еще заметны следы частичного паралича одной стороны лица… Замечательная рана!..