Изменения, которые я попробовал обрисовать, продолжались годами, но их основа была заложена в начальные девятнадцать месяцев. Первым толчком для них послужили результаты выборов в рейхстаг, которые состоялись 5 марта 1933 года. О важности этих изменений можно судить по тому факту, что начиная с 1937 года заседаний правительства не проводилось вовсе. Важнейшие решения, касавшиеся вопросов войны и мира, принимались зачастую без ведома отдельных министров. Но до этого оставалось еще четыре года.

Если бы Гитлер попробовал устроить открытый переворот наподобие учиненного Лениным, то столкнулся бы с непреодолимым сопротивлением всего народа, который сохранял еще сильную привязанность к законности и не потерпел бы внезапного упразднения основ правопорядка. История Германии полна свидетельствами о навязанных извне тираниях, но ее народ никогда не оказывался под гнетом деспотии внутренней, ориентированной на подрыв самых основ существования общества. Идея государственной власти, относящейся враждебно к установившимся законоположениям и традициям, совершенно чужда немцам. Они не способны постигнуть ее смысл. Эта особенность может объяснить отсутствие сопротивления проводившимся Гитлером мероприятиям, которое так изумило весь заграничный мир. Напоследок я еще обязан отметить заблуждение тех историков, которые допускают, что подробности этого процесса обретения неограниченной власти были спланированы заранее. Действительно, многие из предпосылок уже существовали в сознании Гитлера, но с течением времени они усиливались и укреплялись под действием самых разнообразных факторов. Среди них были и казавшийся безграничным энтузиазм масс его приверженцев, и обожествление его персоны, и неумеренная склонность к интригам его окружения, и его собственная ненасытная жажда власти. Важную роль сыграло отсутствие оппозиции со стороны буржуазных сил, недостаточное противодействие консервативно настроенных членов его первого кабинета и, наконец, губительные последствия начатой им войны, не вызванной никакой разумной необходимостью. Возможно, этот обзор позднейшего развития ситуации может послужить фоном для моего отчета о событиях, происшедших между 30 января 1933 года и июлем 1934-го, когда я был выведен из правительства рейха.

Программа коалиции. – Блок «черно-бело-красных». – Моя предвыборная политика. – Пожар Рейхстага. – Приобретения нацистов на выборах. – Бессилие партии центра. – Закон об особых полномочиях. – На посту вице-канцлера

В тот вечер, когда был сформирован новый кабинет, я находился на балконе новой рейхсканцелярии. Мы смотрели на бесконечное шествие сотен тысяч исступленных людей из всех слоев общества, маршировавших с зажженными факелами перед Гинденбургом и канцлером. Ночь была ясная и звездная, и длинные колонны облаченных в свои мундиры штурмовиков, отрядов СС и «Стального шлема» представляли незабываемую картину. Когда они приближались к окну, в котором показывался толпе престарелый рейхспрезидент, раздавались почтительные приветствия. Но примерно в ста метрах от этого места на маленьком балконе новой рейхсканцелярии стоял Гитлер. Едва завидев его, участники марша разражались неистовыми аплодисментами. Контраст был очень заметен и, казалось, подчеркивал переход власти от близящегося к своему концу режима к новым, революционным силам. Я предпочитал не высовываться вперед и тихо стоял позади балкона, предоставляя Гитлеру и Герингу принимать приветствия. Тем не менее Гитлер время от времени поворачивался и жестом просил меня присоединиться к ним. Фантастические рукоплескания привели даже этих закаленных партийных вождей в состояние экстаза. Ощущения были совершенно необыкновенные, а бесконечно повторяемые восторженные крики «Heil, Heil, Sieg Heil!» звенели у меня в ушах как набатный колокол. Когда Гитлер поворачивался ко мне, чтобы что-то сказать, в его голосе слышались подавленные рыдания. «Какую грандиозную задачу мы себе поставили, герр фон Папен, мы должны до конца выполнить нашу работу». Я был только рад с ним согласиться. В этот момент он совершенно не походил на диктатора. Он производил впечатление человека, охваченного смирением при виде осуществления своих желаний, искавшего теперь только помощи и поддержки для выполнения задачи, которую он сам перед собой поставил. Мы расстались далеко за полночь, договорившись встретиться на следующий день пораньше, чтобы выработать политическую декларацию нового правительства.

Сформулировать программу коалиции оказалось для меня намного проще, чем я ожидал. По мнению Гитлера, наша основная задача состояла в моральном возрождении нации. Он предложил, чтобы восстановление экономики было достигнуто в результате выполнения двух четырехлетних планов, и в связи с этим впервые упомянул о необходимости принятия для этого закона об особых полномочиях. Мне казалось, что «четырехлетний план» звучит чересчур по-советски, но согласился, что определенная программа действительно необходима. Со своей стороны я представил формулировки тех консервативных принципов, которые должны были бы составить основу нашей деятельности, и предложил такие фразы: «Государство признает христианские корни общественной морали и рассматривает семью как основную ячейку нации, нуждающуюся в особой защите со стороны государства власти». Мы сошлись на необходимости укрепления федеральных основ государства путем создания крепких земельных и муниципальных правительств при сохранении твердого центрального управления. В области международных отношений правительство намеревалось добиваться для страны равноправия в сообществе народов, при этом «в полной мере сознавая ответственность великой и свободной нации в деле поддержания и укрепления мира – задачи, которая приобрела в настоящее время невиданную никогда прежде важность». Гитлер полностью одобрил эти положения, добавив к ним предложение об общем сокращении вооруженных сил, которое сделало бы излишним наше собственное перевооружение.

После этого разговор коснулся новых выборов, которые мы договорились провести 5 марта. Я сказал Гитлеру, что намерен постараться объединить все силы, не входящие в его движение, в единый предвыборный блок, обязующийся оказывать поддержку политике правительства. Он спросил, не могли бы мы выступить на выборах с общей программой, на что я ответил, что об этом не может быть и речи. Он отстаивает свои идеи, мы – свои, но я надеюсь, что мы все будем подчеркивать стремление добиваться своих целей в тесном сотрудничестве. Мне кажется, мой ответ не слишком ему понравился, но он не стал муссировать этот вопрос.

Чтобы создать хоть какой-то противовес активности нацистов, было совершенно необходимо убедить остальные партии и группы в том, что мы стали участниками чего-то большего, нежели обыкновенная смена правительства. Прежде раздробленность политических сил на тридцать две партии делала невозможным практическое применение некоторых принципов, которые мы теперь как раз и собирались попытаться использовать. Задача состояла в формировании оппозиционной группы, но таким образом, чтобы это не стало бы тотчас же очевидным. Однако я строил свои планы без учета косности существовавших тогда партийных структур. Я старался убедить Гинденбурга и руководителей некоторых небольших правых и центристских партий в том, что пришла пора старейшим депутатам рейхстага уступить дорогу представителям нового поколения. Мы должны каким-то образом привлечь к себе молодежь, в противном случае она продолжит толпами стекаться к нацистам, и тогда наше положение станет совершенно безнадежным. Но все мои усилия были бесполезны, партийные машины оказались слишком сильны, а старые команды крепко держались друг за друга.