Я не могу согласиться с утверждением, что отказ вотировать закон об особых полномочиях не принес бы никакой пользы, поскольку в этом случае нацисты распустили бы все оппозиционные партии на основании декрета от 28 февраля. Брюнинг забывает, что в тот момент Гитлер был не в состоянии принять подобные меры. Вплоть до конца апреля я по просьбе президента участвовал во всех его встречах с Гитлером. Президент и консервативные члены кабинета были тогда в состоянии заблокировать любые столь радикальные меры. Совершенно нелепо предполагать, что в случае если бы нацисты вздумали назначить на место президента Гитлера, то конституционный суд мог бы возбудить против Гинденбурга дело. Подобный шаг был бы неисполним, а потому и не планировался, следовательно, вероятность такого развития событий не может быть использована в качестве оправдания людьми, вотировавшими закон об особых полномочиях.

На Нюрнбергском процессе я дал полный отчет о своих собственных попытках воспрепятствовать диктаторским нарушениям закона. Лучшим оружием в этой борьбе всегда оставалось президентское право вето, и, учитывая мое влияние на Гинденбурга, я надеялся эффективно им воспользоваться. Однако президент вскоре устранился от участия в выработке решений кабинета и мероприятий, проводимых Гитлером, что сделало недействительным мое влияние на него. Критикам сейчас очень удобно утверждать, будто бы с самого начало было очевидно, что Гитлер не намерен выполнять взятые на себя обязательства. Но они тем самым опровергают сами себя, поскольку из этого предположения логически следовала бы необходимость голосовать против закона об особых полномочиях, и всякий, кто не сделал этого, автоматически лишается права объявлять себя героем Сопротивления.

Этот закон явился единственным правовым оправданием превращения Гитлера в диктатора. Всякий, кого обвиняли, как меня, в поддержке нацистского деспотизма, имеет право указывать на это. Никому не дано было предвидеть, какой оборот на самом деле примут события, и всякому, кто силен теперь задним умом, стоило бы поразмыслить о своей собственной доле ответственности. Тот факт, что все партии, за исключением социал-демократов, голосовали в поддержку закона об особых полномочиях, имел более важное значение, нежели возросшая электоральная поддержка нацистов. Если бы закон не прошел, то упразднение конституционных гарантий стало бы значительно более сложным делом, а борьба с диктатурой, напротив, очень сильно бы облегчилась.

Положение вице-канцлера стало совершенно неестественным. Этот пост был создан, а я согласился его занять единственно с целью противодействия влиянию на правительство нацистских министров. С другой стороны, я не имел министерского портфеля, а потому не контролировал ни одного министерства. Мой штат состоял из нескольких лиц, которых я тщательно отбирал, руководствуясь их выраженным осуждением нацистского вероучения. Мой управляющий делами, советник доктор Забат, являлся одним из лучших представителей довоенной породы государственных служащих. Моим советником по юридическим вопросам, в чьи обязанности входила также разработка законопроектов, предложенных различными министерствами, был фон Савиньи, ревностный католик, имевший обширные связи в различных церковных организациях. Фон Бозе, мой советник по вопросам прессы, 30 июня 1934 года за свою оппозицию режиму поплатился жизнью. Его заместитель, фанатичный противник нацизма Вильгельм фон Кеттелер, погиб в 1938 году в Вене от рук гестапо. Мой личный помощник фон Чиршки, спасая свою жизнь от гестапо, в 1935 году эмигрировал из Вены в Англию. Его заместителем и преемником был граф Кагенек. Героическая, самоотверженная деятельность этих людей у меня на службе приводила к постоянным трениям с режимом, и я буду часто упоминать о них в дальнейшем.

Политические взгляды этой небольшой группы были ясны всем в стране. Через некоторое время мы стали известны как Рейхскомиссия по разбору претензий, и очень скоро нам пришлось иметь дело с целым потоком приходивших со всех концов страны жалоб на беззакония и самоуправство нацистов. Когда было возможно, я ходатайствовал перед Гитлером, Герингом, Фриком или другими ответственными лицами об исправлении различных несправедливостей. Во многих случаях нам удавалось помочь, но часто, не могу не признаться, у нас ничего не получалось.

Мне следовало бы привести подробный отчет о нашей деятельности, но весь мой архив сгорел, а память на детали стала уже не та, что прежде. Все же мой chef de cabinet Забат привел на заседании суда по денацификации, разбиравшего мое дело, много примеров этой работы. Он, к примеру, вспомнил, что гаулейтер Вагнер и Геббельс потребовали увольнения моего главного помощника по делам Саарской области доктора Вингена за пренебрежительные отзывы о партии. Это был один из случаев, когда мне удалось успешно ходатайствовать перед Гитлером. В результате я даже получил от Геббельса письмо с извинениями. Кроме того, нам удалось спасти от увольнения многих других государственных служащих и во многих случаях оказать помощь подвергавшимся гонениям евреям. В частности, я помню письмо с выражением благодарности, пришедшее от некоего герра Фельдхайма, жителя моего родного города, которого мне удалось освободить из концентрационного лагеря. Кроме того, нам приходилось вести почти ежедневную битву против вмешательства нацистов в церковные дела.

По мере усиления контроля нацистов над прессой становилось все труднее критиковать их мероприятия и оповещать общество о допущенных ими случаях злоупотребления властью. Поэтому мы передавали сведения о наиболее вопиющих случаях иностранным корреспондентам, поскольку выяснили, что даже простая угроза их публикации за границей могла служить полезным оружием в отношениях с Гитлером. В основном этой частью нашей работы ведали Бозе и Кеттелер, чем и заработали себе особую ненависть нацистов. Негативное отношение к некрасивым аспектам деятельности нацистской партии было для моих сотрудников настолько естественным, что им теперь не приходит в голову похваляться своей работой в Сопротивлении. Этим они отличаются от тех людей, которые ныне настаивают на своем оппозиционном отношении к режиму, а в то время в действительности предпочитали держать язык за зубами.

Я посещаю Рим. – Встреча с папой Пием XI. – Радикальная оппозиция. – Социальные проблемы. – Упразднение классовой борьбы. – Еврейский вопрос. – Флаг со свастикой. – Политические пристрастия Бломберга. – Геббельс входит в состав правительства. – Пруссия. – Моя отставка с поста рейхскомиссара. – Концентрационные лагеря. – Внешняя политика. – Выход Германии из Лиги Наций. – Австрия. – Проблема Саара

Моей самой большой заботой было проведение каких-либо практических мер для воплощения в жизнь основных христианских принципов, которые по настоянию консервативных членов кабинета были включены в политическую декларацию правительства. Добившись чего-то в этом роде, мы получили бы прочную основу для будущих действий. Меня больше не удовлетворяли пустые обещания Гитлера. Мне хотелось подвести под права христианских церквей в Германии юридическую базу. Бешеный антиклерикализм экстремистского крыла национал-социалистической партии делал эту проблему все более насущной. На Пасху я решил нанести визит в Рим, чтобы изучить возможность заключения какого-нибудь определенного соглашения.