Несколько человек закричали от ужаса. Массы воды взметнулись от взрыва и теперь с ревом падали вниз. Глубинные бомбы взорвались с небольшими интервалами и загнали лодку еще глубже.

Командир зажег фонарь и осветил глубиномер. Стрелка застыла в самом конце шкалы. Потом Лютке осветил лица подводников, собравшихся в центральном посту. Они стояли у переборок и держали в руках спасательные аппараты, некоторые даже расстегнули «молнии». Они забыли, что лодка лежит на глубине 180 метров.

Эсминец ушел.

Командир не торопился выключать фонарик — он сделал это только после того, как эсминец остановился. Раздался голос инженера-механика:.

— Прикажете продуть балластные цистерны, господин капитан-лейтенант?

— Нет, — отрубил командир и добавил: — Я что-то не помню, чтобы давал приказ покинуть боевые посты.

Тайхман услышал, как моряки потянулись на свои посты.

— Мы погружаемся, — сказал инженер-механик.

— Когда же, наконец, войдет в строй помпа?

— Ничего не видно, господин капитан-лейтенант, — послышался голос с той стороны, где стояла помпа.

— Ну, так включите аварийное освещение.

— Чиним его, господин капитан-лейтенант.

И тут их охватил новый страх. Корпус лодки трещал и стонал под давлением воды. Это были жуткие звуки, пробиравшие до костей, — лодка подвергалась максимальному давлению, на которое был рассчитан корпус. Инженер-механик подсчитал, что они находятся на глубине 217 метров.

Зажглось аварийное освещение. Звуки, которые издавал прочный корпус, стали еще сильнее — создавалось такое впечатление, что стальной цилиндр медленно прогибается. На корме вдруг что-то громко треснуло — звук был резкий и сухой, словно пистолетный выстрел. Кто-то вскрикнул, и наступила тишина. Потом раздался громкий ровный звук, похожий на жужжание циркулярной пилы.

Помощник моторного машиниста просунул голову в центральный пост и доложил:

— В моторной отсек поступает вода.

— Тайхман, сходите и посмотрите, что там.

— Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.

Помощник машиниста шел впереди Тайхмана, освещая путь фонариком. Посередине электромоторного отсека тек маленький, еле заметный ручеек, тонкий и белый, как струна от скрипки. Он шел от плит палубы, изогнутых под действием давления, к подволоку. На полу лежал человек. Тайхман не смог разглядеть, кто это. Его спутник сказал, что это Карлс, один из машинистов. Сжатая левая рука Карлса была вытянута вдоль туловища. Из прочного корпуса выскочила заклепка, ударила его по голове и упала под плиты пола. Когда Карле падал, поток воды ударил ему в левое запястье.

Тайхман вернулся в центральный пост и доложил о том, что увидел, командиру.

— Они смогут исправить повреждения?

— На этой глубине — нет, господин капитан-лейтенант.

— Прошу разрешения продуть цистерны, — произнес инженер-механик.

— Не разрешаю.

Тайхман вернулся к столу с картами.

— Задраить дверь в кормовой отсек, — приказал командир.

Дверь задраили. Люди в дизельном и электромоторном отделении оказались отрезанными от всей лодки. Но в центральном посту по-прежнему был слышен шум текущей воды.

— Винклер, — приказал капитан, — всплывайте до 50 метров.

— Прошу увеличить скорость.

— Средний вперед.

— Есть средний вперед, — повторил рулевой.

Инженер-механик велел поставить горизонтальные рули на полный подъем, но стрелка глубиномера не сдвинулась с места. Инженер постучал по стеклу, но ничего не изменилось.

— Лодка не слушается, — сказал он.

Тук.

— Самый малый вперед, — приказал командир.

— Самый малый…

Тук.

— У вас что, язык отсох?

— Самый малый…

Тук.

— …вперед.

По корпусу опять рассыпались камешки.

Появился эсминец, прошел над головой и сбросил еще шесть глубинных бомб.

— Командир, лодка не может всплыть на такой скорости…

— Я это знаю.

Наступила тишина.

И снова раздался стук по корпусу. Интервалы между стуком стали длиннее, чем раньше, но зато регулярнее. Он слышался теперь каждые 30 секунд. Эсминец не двигался — торопиться ему было некуда. Подлодка застряла в его сетях, словно муха в паутине. Этой сетью был звуковой сигнал гидролокатора. Теперь оставалось только дождаться, когда разрядятся аккумуляторы подлодки — это время легко можно было подсчитать с помощью элементарной арифметики. Чтобы уклониться от глубинных бомб, нужно двигаться на большой скорости, а для этого необходим электрический ток. При малых скоростях ток тоже расходуется, но гораздо медленнее. Все это можно подсчитать. Можно также вычислить, когда у подводников кончится кислород. Только одна вещь не поддается расчету — через сколько времени массы воды раздавят корпус лодки. Это определяется на практике, а когда вам это станет известно, сообщить никому вы уже не сможете. На глубине от 120 до 140 морских саженей это может произойти в любую минуту, а если еще глубинные бомбы будут сброшены с умом…

После каждого «тук» подводники надеялись, что это последний и других не будет. Наивные люди! Когда они доходили до счета тридцать, раздавался новый тук.

Эсминец снялся с места.

— Попробуем еще раз, — сказал командир инженеру-механику.

В проходе показался радист Больц, приятный парень, немного застенчивый, но в общем располагающий к себе. Говорил он мало, и в этом не было большой беды. Не было беды и в том, что он всегда носил с собой Библию, которую читал, лежа на койке или сидя в радиорубке без работы. Но теперь он читал ее вслух. Что-то там о юдоли слез, в которой мы живем. «Наверное, какой-то псалом или что-то в этом роде», — подумал Тайхман; тем не менее чтение Больца помогло ему отвлечься от своих мыслей. На мгновение он позабыл о глубинных бомбах.

Когда эсминец бросил свои бомбы, Больц замолчал — он тоже был человеком. Но секунду спустя он снова начал читать, очень быстро, словно боясь, что не успеет дочитать до конца главы.

Тайхману показалось, что на этот раз бомбы упали далеко от лодки — аварийные лампочки остались целы. «Если дело пойдет так и дальше, я поверю в Бога». Эсминец удалялся. Радист продолжал читать.

— Достаточно, божий человек, — сказал командир.

— Мы всплываем, — произнес инженер-механик.

— Подумать только, Винклер, вы это заметили.

Больц дочитал до конца главы, а потом засунул Библию в задний карман, словно бумажник, не проявив и следа недовольства.

— Послушайте, кто разрешил вам заняться чтением?