«А после свадьбы надо будет разослать мини-открытки с благодарностями за присутствие. Все так делают».

Непонятно, как во Франции хватает деревьев на весь этот обмен любезностями! По миру уже разлетелись восемь десятков приглашений на торжество, и шесть десятков открыток с обещаниями быть бумерангом вернулись в наш почтовый ящик. Русские приглашенные немало удивились, найдя в ворохе бесплатных газет и квитанций ЖКХ именные кремовые конверты. Они отзвонились и сказали, что приедут. Некоторые, правда, передумали в последний момент, чем доставили немало хлопот со списками рассадки. Гийом злорадно ухмылялся и похлопывал по пухлой пачке открыток, которые прислали его друзья: «Попробовал бы кто-нибудь из моих вот так вот в последний момент отказаться — я ему эту открыточку под нос: мол, ты писал? Раз писал, изволь присутствовать!»

У французов выработана привычка обмениваться документальными подтверждениями любой серьезной устной договоренности. А официальные документы здесь принято хранить по десять лет — на случай запоздалых претензий. Чем больше у человека социальных обязательств, тем больше к нему липнет макулатуры. Из социальных обязательств Гийома можно было бы возродить небольшую рощицу в Оверни. Талмуды с подшитыми в календарном порядке квинтанциями на оплату коммунальным услуг, нежная переписка с сотовым оператором, депеши из банка, поздравления ко дню рождения от программы часто летающих пассажиров, а также горы смятых чеков четырехлетней давности занимали четверть жилого пространства нашей квартиры.

«Вот увидишь, они не заставят себя ждать», — сказал однажды Гийом и протянул мне большую картонную папку с зажимами для бумаг. Действительно, через месяц жизни во Франции папка начала наполняться смыслом. А к концу первого года пришлось покупать вторую. Правда, чтобы разместить ее с комфортом, пришлось бы избавиться либо от коробки с детскими зимними вещами, либо от Гийошиных ботинок для горных восхождений. В новой квартире, слава богу, решение этой дилеммы можно было отсрочить на несколько лет. Но, конечно, такими темпами на десять лет, прописанных в законе о сроке давности предъявления претензий, даже новых шестидесяти квадратных метров не хватит.

Мы повзрослели как-то слишком неожиданно. Я поняла это в тот день, когда, стоя у витрины очередного агентства по недвижимости, Гийом вместо обычного «Они совсем сошли с ума!» задумчиво произнес:

— Смотри, эта квартира нам по карману. Мы на двоих могли бы взять кредит как раз на эту сумму на двадцать пять лет. Но там всего две комнаты. Сейчас пока можно было бы разместиться, но когда появится второй ребенок, придется расширяться до трех.

Чик-чик-чик — заскрежетали шестеренки у меня в голове. Квартира? Кредит? На двадцать пять лет?! Второй ребенок??!! Это он со мной сейчас разговаривал? Похоже, со мной, и, самое удивительное, я все еще стою рядом с ним напротив витрины агентства по недвижимости. Еще год назад эти слова, укомплектованные в одной фразе, вызвали бы у меня желание бежать наутек. Но сейчас грудная клетка наполнялась ощущением гордости: мы можем взять такую сумму на двоих. Вместе мы — сила!

* * *

Свекровь любит повторять: «Вот когда я выйду на пенсию…» Далее в зависимости от дня недели: «…начну изучать русский, перееду поближе к вам, чтобы помогать с внучкой, буду вязать, плести макраме, займусь садом, буду чаще бывать в России, начну играть в бридж с соседками…»

Мы со страхом ждали того дня, когда ее неуемная энергия вырвется наконец за пределы офисной тюрьмы. Мы даже подумывали отключить телефон, когда в августе она объявила, что выторговала себе свободу на месяц раньше положенного, чтобы посвятить все время приготовлениям к свадьбе.

Завтра нам предстоит оценить ее старания в полной мере, но и сегодня масштаб замысла поражает. Все приехавшие в Прованс друзья и родственники заняты расстановкой шатров во дворе — там будут подавать аперитив в день свадьбы и барбекю на следующий день. Все приехавшие в Прованс подруги и родственницы усажены перевязывать белыми ленточками букетики лаванды — ими будет украшен зал винодельни, где состоится торжественный ужин. Я отпариваю многострадальное платье. Свидетельница подписывает золотой ручкой имена гостей на кремовых картонках с золотым тиснением. Мама увлеченно выводит беличьей кисточкой названия столов в списке рассадки: «Реблюшон», «Камамбер», «Рокфор», «Петипонлэвек». Сестра с бойфрендом надувают воздушные шарики — триста штук, не считая лопнувших от перенапряжения (у бойфренда уже синеет носогубный треугольник). Гийом на лугу берет первые в жизни уроки верховой езды — сквозь открытые окна доносятся лошадиный храп и совсем неуместные в канун свадьбы выражения. Группа друзей жениха с альпенштоками ушла на осмотр руин средневекового аббатства, где планируется церемония. Про все это нужно снимать кино — этим как раз занимается профессиональный оператор из числа приглашенных.

Когда разговоры о второй свадьбе только начинались, Гийом, как само собой разумеющееся, предложил венчаться в церкви.

— Тебе даже не придется принимать католичество! — поспешил он меня успокоить, видя, как растерянно болтается моя нижняя челюсть. — У нас на Лазурном Берегу очень толерантные священнослужители.

— Но мне придется поклясться перед единым христианским Богом в том, что мы будем вместе всю жизнь? — на всякий случай уточнила я.

— Дорогая, это формальность, — отмахнулся Гийом, зная мое недоверие к институту брака.

— Это слишком ответственная формальность, — возразила я. — Я буду чувствовать себя обязанной.

Гийом на мгновение лишился дара речи.

— Так в том ведь и смысл!

Я обвинила его в поверхностности веры. Он обвинил меня в смещении жизненных приоритетов. Мы едва не разошлись. И дискурс про венчание был временно отложен до моего шестидесятилетия, когда шанс уйти к любовнику или любовнице станет весьма призрачным. Хотя, судя по свекру и свекрови, с физической привлекательностью и жизненной силой в этом возрасте у французов все нормально.

Но вторую свадьбу все равно надо было играть, иначе французская сторона страшно обиделась бы. Театрализованную церемонию было доверено провести Полю, другу детства Гийома, который склонен к актерству: на всех фотографиях он запечатлен в образе то кукурузы, то проститутки, то участника группы «Кисс».

* * *

Поль изо всех сил старался выглядеть серьезно. И чем больше он старался, тем громче гоготали гости за нашими спинами. Поль из тех людей, на ком деловой костюм смотрится как бальное платье на шимпанзе. Он может побриться, побрызгаться одеколоном, зачесать длинные волосы в хвост и спрятать татуировки под воротником-стоечкой, но от этого выглядит еще менее цивилизовано. Он словно Тарзан, попавший в центр Нью-Йорка, да так прямо сразу на совет директоров какой-нибудь компании на Уолл-стрит. А в день свадьбы он превзошел сам себя. Он стоял посреди поля под палящим прованским солнцем, на фоне руин аббатства, в костюме при белой бабочке и в шлепанцах! Поль — при белой бабочке, вы понимаете!

— У вас все не как у людей, — заговорил он с очень серьезным, почти пасторским лицом. — Начать с того, что вы познакомились во время отпуска в Бельгии. Я повторю для тех, кто сомневается, правильно ли расслышал. Отпуск. В Бельгии. Это двое уже пять лет стараются всех нас убедить, что ехали туда не друг за другом, а за тем, чтобы рассматривать гобелены пятнадцатого века. Но мы не буратины, нас не проведешь.