— Твоя отрада — это я.

— Да, но мы за месяц занимались любовью только два раза!

— Зато за этот месяц мы белили стены, меняли душевой поддон, перевешивали замки, драили стекла и циклевали паркет в прихожей. В таких жизненных обстоятельствах два раза — это не «только», а «целых»!

Гийом надулся и продолжил развинчивать кровать.

— Брюнетка со второго этажа готовит курицу, — заметила я.

— Мням, курица! Пока она была на каникулах, ее соседка питалась одними бутербродами, — отозвался Гийом. — Она до старости будет снимать квартиру с подружками — на такой разве кто женится?

— Ох, не нравится она тебе!

— Не нравится, — согласился Гийом.

— Вот и девушка с пирсингом также не должна тебе нравиться.

— Почему? Может, она хозяйственная.

— А… забыла тебе сказать, наши соседи по окну гостиной наконец дописали диссертацию!

— Откуда знаешь?

— Была у них вчера вечеринка: десять пенсионеров и розовое вино с тарталетками. Такая оргия может быть только по случаю защиты диссертации.

— Или поминок, — добавил Гийом. Я укоризненно глянула на него поверх карниза:

— Предпочитаю думать, что все-таки диссертации… Мне будет их не хватать.

Я сняла с окна штору, свернула ее и уложила в коробку. Несколько лет я училась вымерять точную дозу ополаскивателя для белья, чтобы в квартире пахло ландышами, а не бромонитропропаном, и укладывать четыре бокала на сушке в единственно возможной конфигурации, чтобы они не падали на пол с пронзительным звоном. И вот теперь эти полезные навыки коту под хвост. Всё готово к переезду. Детская комната превратилась в склад коробок, наша спальня с остатками демонтированной мебели — в подобие кораблестроительного дока. Джамель и индусы плачут над прощальными рисунками. Осталось только занести конвертик мадам Лопез. «Из всех консьержей, что я знавал, она лучшая. Да ты и сама поймешь, когда начнешь менять съемные квартиры», — говорил Гийом. А я, глупая, не верила, что личность консьержа может напрямую влиять на мою личную жизнь.

* * *

Консьержка, или домоправительница, — очень парижский персонаж. Хотя она, как правило, даже не француженка. Мадам Лопез, например, была португалкой. В обязанности консьержки входит разносить письма по этажам, пылесосить ковер на лестнице, менять код на входной двери, если в подъезде повадился ночевать бомж, раз в день вывозить мусорные баки из внутреннего дворика к мусороуборочной машине и раз в квартал вызывать лифтера. За это она и ее семья получают в бесплатное пользование квартиру на первом этаже вверенного дома, сквозь стеклянную дверь которой удобно следить за всеми, кто входит или выходит, выносит мусор или паркует велосипед. За заботу о доме она также получает зарплату и солидные рождественские бонусы от жильцов — в среднем по пятьдесят евро с квартиры. Наша новая домоправительница мадам Монгафар была, как сообщает фамилия, натуральной, а не натурализованной француженкой и оттого особенно ревностно заботилась о вверенном ей строении. В число своих обязанностей она самовольно включила распределение парковочных мест для микротранспорта во внутреннем дворике. Нам как раз очень нужно было одно такое для прогулочной коляски. Но по плану, который держался в голове мадам Монгафар, на еще одну коляску места во дворике никак не было. Еще одна коляска нарушила бы мировую гармонию. А нашей коляске запрещалось даже мечтать о парковочном месте: во-первых, она имела несчастье принадлежать молодой паре только что въехавших квартиросъемщиков — низшего звена в иерархии жильцов, во-вторых, была довольно потрепанной на вид. Но не зря я в свое время прослушала курс «Жить во Франции»: я была полна решимости бороться за права угнетенных всеми дозволенными законом средствами.

Вопреки запретам я стала ставить коляску на свободное место, а если такового не имелось, то придвигала соседние коляски вплотную друг к другу и в высвободившийся зазор впихивала-таки свою. В первом случае через несколько часов ко мне являлась разгневанная мамаша — хозяйка занятого парковочного места — в сопровождении мадам Монгафар. Во втором, когда родители не знали, кого винить в уплотнении транспортных средств, домоправительница приходила в одиночестве, но злилась она «от имени всех владельцев колясок этого дома».

Наконец, устав от словесных препирательств, я решила бить французов их же оружием. И однажды, с трудом впихнув коляску между ее товарками, я повесила на нее альбомный лист, где было написано: LIBERTE de se garer! EGALITE des poussettes! FRATERNITE parmi les jeunes parents. То есть, по-русски говоря: «СВОБОДА парковаться! РАВЕНСТВО колясок! БРАТСТВО между молодыми родителями!»

Так самозахват территории обрел политический подтекст, и переместить мою коляску значило бы подвергнуть сомнению конституционный девиз Франции. Коляска осталась стоять на месте, хотя к утру обзавелась новыми трактовками государственного лозунга. Я каждый день переписывала его заново, и так до тех пор, пока публицистический запал соседей не иссяк.

Теперь при встрече мадам Монгафар выговаривала мне за «пыльные следы» от колес в фойе. Мне больно думать, что стало бы с ней, увидь она состояние колес нашей московской коляски после заурядной мартовской прогулки. Но чтобы сделать маленький плезир ее ущемленному эго, я халтурно смахивала пыль парижских улиц с видимых частей шасси. И думала, нельзя ли устроить из этого какую-нибудь маленькую, но запоминающуюся политическую акцию.

Вылечиться от квартирозависимости оказалось непросто. Едва приучаешь себя не просыпаться с мыслью о намеченных визитах и говорить за обедом о чем-то, кроме преимуществ газового отопления перед электрическим, как кто-нибудь из друзей нечаянно вставляет в разговоре словосочетание «квадратные метры» — и спусковой крючок нажат. Ты не можешь остановиться, пока не выговоришь норму, потерянную за дни воздержания.

Аппетит к обсуждению недвижимости разжигает и то, что через каждые двадцать метров на парижских улицах находятся агентства, витрины которых заклеены альбомными листами с фотографиями, параметрами и ценами квартир, выставленных на продажу. Эта мнимая доступность, прозрачность сделки купли-продажи сводит с ума. Никаких «цена от 90 тысяч за кв. м». Все четко и честно: приноси столько, получишь вот это.

Как у близкого человека, у квартиры, в которую вселяешься, недостатки становятся особенностями. С ними не просто свыкаешься — вскоре без них уже не представляешь жизни.

У одной знакомой из вентиляционной решетки постоянно вырастал желтый гриб — она сделала его главным героем сказок, которые рассказывала на ночь сынишке, и когда санэпидемслужба вытравила гриб каким-то жестоким реагентом, мальчик ревел три дня и требовал гриб вернуть.

Другая знакомая любительница сладкого, долго и безуспешно боровшаяся с лишним весом, потеряла пять килограммов за месяц после того, как переехала в чудесную квартиру на пятом этаже без лифта — за каждый подъем она сжигала по тарталетке.