Господин Джеральд вспомнил отца Фрэнка, которого знал с тех самых пор, как приехал на Возвышенности.

– Благородный человек, – сказал он. – Твой отец – благородный человек.

Отец Фрэнка Кеннеди был ирландцем.

Их разговор прервал фермер, которому надо было сделать желоба в подковах восьмого размера.

– Обслужи этого парня, Фрэнк. Он делает честную работу! – сказал господин Джеральд, многозначительно подмигнув.

Потом он достал часы. После большого забега в полдень проходило ещё три-четыре поменьше, после чего начинались соревнования среди фермеров, куда пускали каждого с любой лошадью.

Господин Джеральд присел на ящик с гвоздями и вынул трубку. Я вышла на улицу и угостила Тоби парочкой леденцов.

Люди, лошади, фургоны. Мисс Кэти нигде не было видно.

Тогда я села рядом с господином Джеральдом и принялась вязать детские носочки. Я не была сильна в вязании, но мне ещё не приходилось встречать ни одного ребёнка или молодую мать, которые не порадовались бы паре новых носков.

Фрэнк Кеннеди принёс газету «Мэкон телеграф», которую господин Джеральд стал читать, чтобы скоротать время.

Фермеры, входя, приветствовали друг друга и начинали болтать. Господин Джеральд сдержанно кивнул Энгусу Макинтошу, который ответил таким же коротким кивком. Между их роднёй ещё там, за океаном, когда-то давно случился какой-то раздор. Люди склонны помнить и лелеять свои обиды.

Господин Джеральд был в дружеских отношениях с Эмосом Триппетом, который не был джентльменом, но выращивал лучших оссабавских свиней и доминиканских цыплят. Эмос обещал Таре четырёх свиней, когда придёт время забоя. Господин Джеральд, постучав пальцем по газете, сказал Эмосу:

– Ты когда-нибудь слышал такое? «Я ни в коей мере не одобряю установления какого-либо социального и политического равенства между белой и чёрной расой, а также не выступал и не выступаю за получение неграми права голосовать и быть присяжными заседателями, за обретение ими возможности открывать свои конторы и жениться на белых; и вдобавок к этому скажу, что между белой и чёрной расами существует физическое различие, которое накладывает вечный запрет на совместное проживание, подразумевающее социальное и политическое равенство». Как тебе речь мистера Линкольна, Эмос?

– Думаю, он хочет стать сенатором.

У старика Эмоса были рыжие волосы и тощая шея, как у его доминиканских петухов. Мне он не нравился. Он считал, что я много себе позволяю.

– Что ты думаешь об этом человеке, Мамушка?

– Ни разу не слышала ни о каких Линкольнах. В округе Клэйтон мне никаких Линкольнов не встречалось.

– Не шути с Мамушкой, Эмос. Перебежишь ей дорогу, и твои лучшие свиньи подхватят холеру, а мулы охромеют.

Оба расхохотались, желая показать, что они веселятся и ничуть не нервничают.

А я? Я думала, что совершенно не важно, что говорит какой-то господин из Иллинойса, когда хочет победить на выборах.

Они продолжали говорить о политике, пока не выдохлись. Эмос пошёл по своим делам, а господин Джеральд бродил по магазину, словно пытался найти какой-нибудь нужный товар, о котором он не задумывался раньше. В магазине пахло чёрной патокой, серой и маслом, которым смазывали ноги волам.

Мы ждали, пока мисс Кэти настолько погрязнет в безнравственности, что уже не отвертится.

Господин Джеральд приветствовал каждого покупателя, словно сам был хозяином магазина, и если бы господину Фрэнку это не понравилось, он бы не стал спорить, поскольку Фрэнк есть Фрэнк, а Джеральд есть Джеральд.

Я рвала пропущенные стежки и начинала вязать снова. Когда церковный колокол пробил полдень, господин Джеральд растолкал Тоби. Мы с Тоби сели позади, а господин Джеральд повёл коляску. Мы ехали мимо фермеров, которые тоже правили или вели купленных коров, овец и свиней. Двоих цветных парнишек вели за верёвки на шеях.

Нам повстречались Уилксы, отец и сын. У господина Джона было красное лицо.

– Ничего подобного раньше не видел, Джеральд, – сказал он. – Наша лошадь всю дистанцию шла впереди!

– Вот уж не ожидал, что Джеральд не меньше нас заинтересован в нашей незаслуженной удаче, – заметил молодой господин Эшли, доставая часы. – На поезд в Атланту? Встречать наших кузенов?

Господин Джон, должно быть, сорвал большой куш.

– Представь, дружище, Мелани и Чарльз Гамильтоны предпочитают город нашим великолепным местам.

Он махнул руками, имея в виду всё вокруг.

– Я обязательно привезу их в Тару, Джон.

Господин Джеральд дотронулся до шляпы, хмыкнул, и мы уехали.

Лошади выстроились в ряд перед забегом. Цветные и белые наездники, серьёзные до невозможности, разговаривали со своими скакунами, что-то спрашивали у них и умоляли сделать всё, на что они способны. Господин Джеральд щёлкнул кнутом, и мы так быстро поехали к ипподрому, что я и Тоби вцепились друг в друга обеими руками. Вельзевула нетрудно было заметить.

Лошади становились на дыбы, пританцовывали и кружились на месте от возбуждения. Коротышка в красном жилете и цилиндре поднял пистолет. Люди отскакивали в стороны от нашей повозки. Мужчины кричали на нас, а какой-то мальчишка ухватился за наши поводья, но мы пробились через толпу к беговой дорожке и остановились прямо у линии старта.

Мисс Кэти в мужском костюме и большой шляпе ждала стартового выстрела, но человек не стрелял, потому что на дорожке стояла наша повозка.

Люди выкрикивали проклятия. Наездники с изумлением глазели на нас.

Мисс Кэти выглядела крепкой, как мальчишка. Кожа её была темнее, чем у любой дамы, ноги по-мужски, широко расставлены, как она каталась всегда. Руки были слишком изящны для мальчика, но тоже загорелые.

Я знала, о чём она думала. Она думала о том, как вонзит шпоры в бока Вельзевула, и они помчатся по беговой дорожке. Но никакого забега не получится, если кто-то гонит наперерез.

Господин Джеральд гневно взглянул на дочь и схватился за уздечку Вельзевула.

– Папа! Прошу тебя! Мы можем выиграть!

Вельзевул изогнул шею и весь дрожал от желания бежать.

– Мы можем выиграть!

– Кэти, ты же девушка, – сказал отец. – Даже не пытайся.

Нянюшки не гордятся собой. Они видят то, что нужно видеть, и знают то, что нужно знать, иногда говоря об этом, но в основном – нет. По большей части нянюшки позволяют людям говорить то, что они знали уже вчера. Но они кивают и улыбаются. Кивают и улыбаются.

Кухарка взбивала тесто для печенья. Она рассказывала мне о мисс Кэти и братьях Тарлтонах, а я слушала вполуха, прокручивая в голове то, что видела, когда мисс Кэти вернулась вчера вечером.