плетью в сравнении с тем, что способен выдумать такой искусный мучитель, как советник короля?

Когда плеть впервые коснулась его тела, он, сдерживаясь от вскриков, чтобы не доставлять удовольствия окружающим, заметил, что телохранитель бьет не так сильно, как мог бы. На полпути его рука намеренно замедлялась – и кнут хлестал уже по инерции, не оставляя рассеченных кровавых полос.

– Раба в малую гостиную, а это… уберите, – брезгливо поморщился старик, указав на труп Сапфо. – И принесите пару графинов!

Прислуга растворилась в ночи, отправившись к подвалу, где содержались несколько человек. Встревоженным взглядом маг Габелий смотрел на Юлиана, к которому уже успел привыкнуть, а Дигоро с ядовито-довольным видом тем временем поднимался в комнату.

* * *

Юлиан стоял в углу, уставившись в пол, и чувствовал, как пылает его спина. Он начал понимать, что его пытались проверить не побегом, а подстроенной сценой с куртизанкой, пока дом был нарочно пуст. С Иллой нельзя расслабляться, поэтому он судорожно думал, как отвечать на предстоящие вопросы. Когда внесли два кубка и пару стеклянных графинов с теплой кровью, а дверь закрылась, советник подозвал его к себе.

– Садись, – указал он на диван напротив.

Кивнув, Юлиан молча присел, привычно перемешал кровь в графине специальной палочкой, чтобы проверить, не осел ли на дне яд, и сделал глоток из своего кубка. Затем налил кровь советнику.

– Ты заметил, что Латхус бил тебя много слабее надсмотрщика?

– Заметил… – И затем веномансер добавил на всякий случай: – Спасибо.

– Не расточай благодарности понапрасну. – Илла полюбовался сверкающей рубинами кровью и отпил из кубка. – Абесибо интересовался, как ты поживаешь и не пытался ли сбежать… Вчера, во время бала, изрядно напившись, он предложил выложить за тебя золотыми двадцать тысяч сеттов…

Томясь в ожидании, Юлиан не ответил.

– Ты, верно, думаешь, раб, что если не поддался чарам этой шлюхи, то угроза быть проданным для тебя миновала и я уверился в твоей преданности?

– Я держу свою клятву, достопочтенный Ралмантон.

– А еще ты пытаешься усыпить мою бдительность своим немногословием, прячешь обман под маской беспристрастности, – смакуя алую кровь, Илла лукаво улыбнулся. – Я всю жизнь провел среди лжи и лицемерия, поэтому чувствую, как от тебя разит обманом. И когда я учился это делать, то тоже, боясь правды, поначалу использовал немоту в качестве оружия.

– Сбегать от вас глупо, достопочтенный. Вы окружены лучшей охраной в городе, и я не смею даже надеяться, что мне удастся сделать хоть шаг за ворота. – Юлиан долил себе в кубок крови. – Я все-таки не дурак, и мне лучше дождаться вашей… вашей смерти…

– А теперь ты пытаешься привести ложные доводы, опуская те факты, что ты ходишь со мной по городу и иногда остаешься один.

Советник настойчиво тряхнул рукой с пустым кубком. Юлиан наполнил его до краев и мрачно задумался: он не знал, что ответить такому опасному сопернику, искушенному в интригах. Любое слово истолкуется по-своему. Тем более нужно было поддерживать двойной обман, чтобы не раскрыть своего истинного имени.

– Ты молчишь, потому что твое умение врать исчерпало себя, раб. Не знаешь, что ответить, чтобы я не истолковал все по-своему. Ты неспособен приукрашивать и ярко лгать, заглядывая в глаза. Ты не Сапфо… А потому склонил голову и рассматриваешь свои туфли вместо внятного ответа.

– Чего вы ждете от меня, достопочтенный? – не выдержал Юлиан. – Какого признания хотите добиться?

Юлиан сглотнул слюну. Как и его матушка, Илла Ралмантон любил говорить загадками. Однако речи Мариэльд зачастую были направлены на все и ни на что одновременно, потому что она говорила отстраненно и пространно, словно сама с собой. При этом в каждом вопросе Иллы чувствовался подвох, косвенными вопросами и принуждениями он выпытывал то, что толковал на свой лад. И непонятно было, что конкретно он хотел услышать на этот раз.

Слегка щурясь, Илла Ралмантон ухмыльнулся, когда прочел на лице раба смятение, и пропустил мимо ушей выпад в свою сторону. У него было на удивление замечательное настроение.

– Каждый день, когда ты ходишь от моего дома до дворца, ты запоминаешь путь караула, тихие улочки и подходы к воротам. Я это все вижу. Ты зовешь меня не хозяином, а достопочтенным – оттого, что не теряешь надежды сбежать и выжидаешь удобного случая.

– Вам кажется…

– Не смей мне перечить! – советник вспыхнул, словно искра. – Ты что-то скрываешь от меня, я вижу это! Меня не обмануть, слишком долго я живу среди лжи! Какого черта тебе не сидится в теплом месте? Что осталось у тебя в Ноэле?

– Ничего.

– Золото? Ты делал какой-нибудь вклад в банке Земель олеандра?

Юлиан мотнул головой.

– Друзья? – вопрос прозвучал громче и жестче.

– Нет.

– Любовница? Невеста?

Снова качание головой, уже более уверенное. В глазах Иллы зажглась мысль, и он, кажется, нашел ответ на собственный вопрос.

– Кельпи… Твоя душа стремится увидеть ее, да? Ты хочешь к реке, чтобы обрести свободу вместе с ней, сплестись в объятиях и утолить терзающий тебя голод одиночества? Ты даже готов потерять руку, лишь бы не ждать невыносимые для тебя десятилетия разлуки, прежде чем я умру и ты станешь свободным.

На этот раз Юлиан вздрогнул – слишком сильно кольнуло тоской его сердце. Внимательный консул увидел это, увидел, как холодность с лица раба на миг пропала, ожив в порыве воспоминаний и тоски.

– Вот оно, значит, как…

В комнате ненадолго повисло молчание. Илла Ралмантон скоблил пальцами свою куцую бороду, размышляя. Наконец он снисходительно произнес:

– Завтра Латхус отведет тебя к озеру в старых пещерах. После войны в третьем веке юронзии ушли на Юг, оставив их. Позже над пещерами выстроили сначала Элейскую крепость, потом нынешний дворец. Там, внизу, некогда располагался храм, ныне заброшенный и закрытый. У озера не будет ни лишних свидетелей, ни Абесибо.

После небольшой паузы он продолжил:

– Латхус может сопровождать тебя туда во время моих долгих переговоров. Также я дам тебе ежемесячное жалованье и возможность передвигаться по Мастеровому району, правда пока под охраной.

Юлиан вздохнул, понимая, что его пытаются купить. Видимо, Илла Ралмантон догадался, что кандалами и угрозами его не удержишь, поэтому решил взять золотом и подачками. Но в его душе зародилась надежда, что, во-первых, он увидит Вериатель и Мафейку, а во-вторых, станет на шаг ближе к свободе.

– Я благодарен вам, достопочтенный. Спасибо.

– Подлей еще крови. – Консул дождался, пока его кубок наполнится уже поостывшей кровью, и жадно припал сухими губами. – Запомни, Юлиан, – сказал он, напившись, – пока ты рядом со мной, никто не посмеет тебя тронуть. Мой статус – твоя защита. Если ты отдалишься, тебя выкрадут. – Он задумался. – За те суммы, что называет Абесибо, можно нанять опытных наемников, которые будут следовать за тобой день и ночь, выжидая удобного случая в тени. Стоит тебе решить, что ты меня обхитрил, – и ты, в обход меня, сам себя доставишь в руки архимагу. Он питает безумную любовь к своему демоническому зверинцу и постоянно его пополняет.

– Зверинцу?

– Да. Абесибо Наур – опытный демонолог, и в подвалах под замком, под Ученым приютом, он держит более двух десятков редких существ, среди которых есть и один самец кельпи. Запомни! Как только ты попадешь к нему, считай, что твоя демоница тоже сядет под замок около блюдца с водой, которого будет достаточно, чтобы она стала безобидна, как ягненок, но не погибла.

– Я все это понимаю, – сдержанно ответил раб.

Впервые за год своего пребывания в особняке в глазах советника появилось беспокойство. Но он быстро с ним справился, вновь надел маску уверенности и продолжил с нахмуренными бровями и складкой, что пересекла его лоб:

– Послушай, не тешь себя мыслями, что ты самый хитрый в Элегиаре и у тебя выйдет и мне заморочить мозги, и уйти от Абесибо. По молодости я тоже был таким. И за то, что я не знал своего места, жизнь меня жестоко покарала. Когда эта шлюха… Филиссия… Когда она разорвала помолвку и ушла к Вицеллию, я должен был выкинуть эту безмозглую и жадную до золота женщину из головы. Однако мое упрямство, глупость и уверенность, что я смогу вернуть ее, сделали меня живым трупом на всю оставшуюся жизнь.

– Что же случилось тогда, тридцать один год назад? – поднял глаза Юлиан.

– Ничего, что стоило бы вспоминать слишком часто, – заскрежетал старик, и глаза его вспыхнули злобой. – Я был трижды дураком, за что и поплатился! Во-первых, я допустил это все. Во-вторых, вместо того чтобы забрать тебя и отдать эту подстилку, это мерзкое, алчное создание, на растерзание толпе, я вывел