Уцелевшие бандиты были казнены по приговору военного суда. Сначала властям показалось, что никто из разбойников не сумел сбежать. Но по внимательному рассмотрению недосчитались одного человека. Его звали Никита Кутасов. Он имел кличку Сарданапал и считался в банде штатным палачом. Кутасова объявили в циркулярный розыск.

Сарданапал был пойман спустя полгода. Его взяли в селе Жигалово Верхоленского уезда при попытке ограбления почтово-пассажирской станции. Он примкнул к печально известной банде Бармина, которая занималась охотой на золотодобытчиков. Жертвами изуверов стали несколько десятков горбачей[136]. На время следствия Никиту поместили сначала в Иркутский тюремный замок. Однако вскоре стало известно, что негодяй готовит побег, и даже запасся для этого взрывчаткой. Кутасова от греха подальше перевели в Александровскую центральную каторжную тюрьму, которая будто бы лучше охранялась. Однако это не предотвратило несчастья.

Знаменитая колымажня располагалась в семидесяти верстах от Иркутска, на правом берегу Ангары, в десяти верстах от реки. Раньше там стоял винокуренный завод, на котором трудились каторжные. Завод переделали в пересыльную тюрьму в начале 1870-х годов. Осталось село Александровское, все население которого составляли потомки тех кандальников.

Власти долго экспериментировали с тюрьмой. Помимо пересылки, в нее помещали еще и каторжных третьего разряда, со сроками до восьми лет. Более опасные следовали дальше, в Нерчинск. В 1889 году тюрьма сгорела и была восстановлена через два года. Ее расширили, и теперь она могла вмещать одну тысячу сто арестантов.

Когда началась война с японцами, Александровскую пересылку снова переоборудовали, на этот раз под военный госпиталь. Однако от каторжного духа избавиться не удалось. Он поразил даже охрану. Опять же, все население вокруг было с бандитскими корнями… Восьмого ноября 1905 года нижние чины Александровской местной команды отмечали свой командный праздник[137]. Они перепились, и одна полурота пошла драться с другой. Победители на радостях спалили казарму недругов. Этого конвойцам показалось мало. Они взломали цейхгауз, зарядили винтовки взятыми там патронами и двинулись по селу, стреляя в окна домов. Ограбили винную лавку и всю ночь пьянствовали, наводя страх на александровцев. Пришлось вызвать солдат из Иркутска. Пятнадцать человек потом были приговорены к каторжным работам и присоединились к тем, кого раньше охраняли.

С потерей Сахалина властям стало не хватать каторжных тюрем, и в прежних стенах опять устроили узилище. В обновленной колымажне теперь было тридцать семь общих камер и двадцать одна одиночная. В последних сидели арестанты «сучьего департамента»[138] и пассивные педерасты. Во дворе соорудили две вышки, на которых стояли стрелки все той же Александровской местной команды.

Дисциплина в тюрьме с самого начала не задалась. Камеры днем не запирались, народ шатался, где хотел. Шум, крики, песни с плясками, карточная игра и частые драки… Водку с картами проносили за решетку сами же надзиратели. Кандалов на каторжников, вопреки правилам, не надевали. В результате самые отчаянные решились на побег. Для этого они выбрали день Святой Пасхи.

Восьмого апреля 1908 года двадцать каторжных, вернувшись из церкви с торжественной службы, напали на коридорного своего отделения. Лишь потом выжившие стражники вспомнили, что вместе с православными в то утро в храм пошли еврей, три мусульманина, католик и лютеранин. А они просто собирались в отряд… Арестанты убили коридорного и стали прорываться через караульную. Там их остановил дежурный надзиратель – ценой своей жизни. Другие стражники забились в караульное помещение и стали отстреливаться. Каторжные выбежали на двор через другой выход и бросились к воротам. Им пытался помешать привратник и был застрелен. Ранив затем солдата и надзирателя, беглецы выскочили за ворота и помчались в село.

Часовые на вышках спохватились и открыли им вслед огонь из винтовок. Они свалили четверых из двадцати вырвавшихся. Еще троих к вечеру сумели разыскать в Александровском. Троих взяли через день в Иркутске. Оставшиеся десять человек исчезли бесследно. Так что акцию каторжан в целом можно признать успешной.

Чего не скажешь про охранников. Трое из них были убиты, четвертый вскоре умер от ран. Кроме того, надзиратель и солдат получили тяжелые ранения.

Имена сбежавших сообщили в ГТУ. В депеше было сказано, что один из них – человек неизвестного звания. Он-то и являлся организатором побега. Лишь спустя время удалось установить его имя – Никита Кутасов. Причем статейный список арестанта загадочным образом исчез из тюремной канцелярии.

Судя по открытиям Алексея Николаевича, Сарданапал из Сибири перебрался в Киев. Там он примкнул к банде изувера Коломбата. После ее разгрома сумел избежать ареста, спрятался в Москве и затем по своей воле сел в Литовский замок. Чтобы сбить полицию со следа. Для этого Кутасов стал мелким вором Вавилой Жежелем. Надзиратели Семибашенного даже не подозревали, что этот «черный человек» виновен в смерти их товарищей по службе…

– Итак, кто командует «перекраской» бандитов? – требовательно спросил у Салатко-Петрищева сыщик.

– Какой «перекраской»? – растерялся тот.

– А ты не знаешь? Берут опасного преступника и делают из него мелкого. Фабрикуют документы, затем тот нарочно попадается полиции и садится на маленький срок под чужим именем. Помоем, покрасим, и выйдет Герасим…

– При чем тут я, финансист? Кто мне скажет? У них лишние вопросы не приветствуются.

– У кого у них?

Салатко-Петрищев обессиленно присел на краешек стула.

– Уф… Как я уже сказал, Литовским замком правит банда Жежеля. Кто в других тюрьмах верховодит, мне неизвестно. А всю эту «перекрасочную мастерскую», назовем ее так, придумал кто-то из градоначальства.

– А не из тюремного отделения губернского правления? – в упор спросил Алексей Николаевич.

Ложный банкрот захлопал глазами, затем прошептал:

– Они не поверят, что вы сами узнали. Подумают на меня. Тогда мне крышка…

– Выдай шайку, я от них камня на камне не оставлю.

– Да вы такой же арестант!

– Разве только с виду. Ты еще не понял? Где я прошел, там три года куры не несутся. И господин Икс, допустивший, что меня посадили сюда, сильно просчитался. «Перекрасочной мастерской» конец. Расскажешь все, что знаешь, – отпущу. Будешь жить в своей камере, как прежде.

– Что вы намерены делать? – решил уточнить Салатко-Петрищев.

– Спустить с поводка свору легавых. Вызову Филиппова. Всех «иванов» с их «причандалами» раскассируют…