Я слышал шаги за спиной и прибавил ходу. У него ноги длиннее. Рука схватила меня за локоть, и мы остановились.

Небо уже совсем посерело. Небо серое, улица серая, большое стеклянное офисное здание отражало серое небо, серую улицу, серого мужчину, серого мальчика. В этом ужасном свете лицо у него было свинцовое, уродливое, мертвое и засушенное.

Он сказал

Ну-ка пошли. Навестим Атлантиду.

Он снова побежал и потащил меня за собой. Он пробежал кучу улочек, а потом мы оказались на Брик-лейн. Он побежал по ней, мимо лавок с сари, мимо индийских кондитерских, мимо мусульманских книжных и наконец взлетел по ступенькам кирпичного дома и втащил меня в дверь.

Там было очень ярко-бело — пожалуй, не полярный белый. Справа лестница наверх. Слева дверь, и мы зашли туда; коридорчик, стены оклеены открытками, потом другая дверь.

Мы вошли и оказались в очень высоком, очень длинном зале, где по стенам и на стойках сплошь горшки и тюбики и бруски и бумага сотен цветов. Мы встали у кассы. Двое в очереди обернулись и вытаращились, один продавец сказал

Мистер Уоткинс!

А другой сказал

Что-нибудь конкретное?

А он сказал

Нет.

А потом сказал

Да. Мне нужен нож. Для картона.

Продавец-консультант помчался за ножом, а он тем временем бродил по залу.

Его рука по-прежнему стискивала мне локоть, но хватка ослабела. Он остановился у витрины и прочел вслух «желтый крон» и сказал

Интересно, как он выглядит на самом деле, а, сынок?

И пошел в дальний угол, где стояли полки с бумагой.

Он свирепо вышагивал между стойками цветов, после этого своего замечания на них даже не глядя. Там лежали большие листы бумаги ручного отлива, с прессованным шиповником и другими сухими цветочками. На приставном столе лежали листы поменьше. Он взял один, поглядел, забрал с собой, купил его и нож. Потом снова принялся бродить по залу, и продавец-консультант ходил за нами по пятам, пока он не велел прекратить. Он замирал перед витриной, и тут же кто-то за ней возникал.

Наконец он сказал

Ну хорошо. Хорошо. Хорошо.

Рука его легонько держала меня за запястье. Он шел сквозь воздух, как сквозь воду, мимо банок краски для шелка и белых бахромчатых шарфиков из шелка для расписывания, и белых шелковых галстуков для раскрашивания, и белых шелковых сердец в целлофане.

Он остановился и засмеялся — хриплый смех, царапучий, как его щетина.

Без дешевых шуток, сказал он.

Он сказал

Сойдет. Вот это самое оно.

Он взял шелковое сердце, вынул £ 10 из кармана и отдал продавцу. Чтобы достать деньги, ему понадобились обе руки, и меня он отпустил. Поднялся по лесенке и еще на одну ступеньку, на балкончик над магазином, и я поднялся за ним. На балкончике стояли три круглых черных стола и три стула с тростниковыми сиденьями. У стены стол с двумя кофемашинами и табличкой «Наливайте себе кофе» и «Молоко в холодильнике»; холодильник стоял рядом. В двух маленьких колонках скрежетало «Вёрджин-ФМ».

Он подтянул к столу второй стул и сел. Я тоже сел.

Он зубами разорвал целлофан и развернул белое шелковое сердце. Вытянул из картонки нож.

Он сказал

Знаешь моего агента? Он тебе скажет, кто за это готов будет заплатить; он найдет покупателя.

Он поднял большой палец. Подышал на него и повозил им по белому шелку.

Он сказал

Как в том анекдоте. Я за свое искусство пострадал, теперь твой черед.

И крепко схватил меня за палец. Я думал, он и со мной так же поступит: палец грязный, я много лазил. Он держал крепко, мне было больно, и не успел я сообразить, что он замыслил, он схватил нож и резанул меня по пальцу.

Из пореза выступила огромная капля крови. Он подождал, пока она набухнет на лезвии, перенес ее на шелк, что-то там сделал, потом ножом собрал еще крови и опять перенес на шелк, и так раз девять или десять. Потом отложил нож и вдавил мой окровавленный палец в шелк, рядом со своей черной меткой.

Он отнял от шелка мою руку и уронил на стол. Сложил нож, убрал в карман.

На белом шелке остались два отпечатка пальцев, черный и красный с порезом наискось. А внизу влажными буквами

Дочиста омыт кровию Агнца

Поиски отца неожиданно обернулись рискованным предприятием. Встань за дверью, говорит Камбэй Кацусиро. Ударь изо всех сил, тебе полезно тренироваться. Еще пара таких тренировок, и я могу не дожить до 12.

Миновала неделя, и в один прекрасный день мы получили три неоплаченных счета разом. Сибилла позвонила заказчикам, спросила, когда ждать чек на £ 300, и ей весьма язвительно отвечали, что, если оплата займет столько же времени, сколько ее работа, пожалуй, чека можно ждать к Рождеству. Сибилла сказала, что сдаст 10 номеров «Мира карпов» к концу этой недели, а остаток на следующей. Чек на £ 300 прислали, Сибилла оплатила счета, и до того дня, когда ей заплатят за «Мир карпов», нам на жизнь осталось £ 23,66.

Я читал книжку про физику твердого тела. Сибилла вручила мне ее на день рождения, поскольку на клапане говорилось, что глубина нашего понимания свойств твердого тела на микроскопическом уровне — одно из важнейших достижений физики текущего столетия, а также поскольку нашла на распродаже потрепанный экземпляр за £ 2,99. К несчастью, книжка была не вполне драгоценностью за бесценок, потому что на клапане дальше говорилось: работа доктора Розенберга требует лишь довольно общих знаний механики, электричества, магнетизма и ядерной физики, а также относительно интуитивных представлений о квантовой физике. Сибилла считает, никого не отваживают трудности, только скука, и безразлично, насколько тебе сложно, если интересно: предмет, безусловно, захватывающий, но чтобы разобраться, и правда нужны какие-то вводные данные по вышеперечисленным областям. Я был несколько удручен, но решил, что лучше умру, чем продам сердце, — не потому, что хотел его сохранить, но потому, что чудовищно брать за него деньги.

Как-то вечером я вернулся домой, проведя бестолковый день в Музее науки и техники. За вход там нужно платить, — казалось бы, могли нанять людей, располагающих сведениями о науке и технике; я надеялся, если запутаюсь, мне помогут смотрители, но те, которых я спрашивал, помочь не могли.

Я размышлял о процессах переброса — ну, размышлял, насколько возможно о них размышлять, не имея довольно общих знаний механики, электричества, магнетизма и ядерной физики, а также относительно интуитивных представлений о квантовой физике. Процессы переброса касаются волн, чьи траектории пересекаются; в линейной среде, например такой, где перемещение в любой точке прямо пропорционально действующей силе, интерференция низка или отсутствует. Волны называются гармоническими, и энергия волны прямо пропорциональна квадрату ее амплитуды; перемещение среды в любой точке может быть достигнуто сложением сумм амплитуд всех волн в этой точке. Однако, если среда не вполне линейная, принцип суперпозиции неприменим, и волны называются ангармоническими. Процессы переброса — частный случай: если сумма двух столкнувшихся фононов достаточно велика, результирующая окажется фононом с той же общей энергией, однако двигаться будет в противоположную сторону!