– Ты уверен, что должен бежать?

– Меня все равно выгонят, а если я пробуду здесь еще минуту… пожалуй, не выдержу.

– Понимаю. И все из-за головы. Ладно, любуйся.

Тинкл пошел за мной к Хиббенам, но не знает, что Ава меня туда отправила. На что я и рассчитывал. Он верит, будто голова до сих пор у меня, и прекрасно.

– Кстати, – сказал я, – мне следовало догадаться с самого начала, что тапки – твоих рук дело.

– Я собирался вернуть их нынче ночью на место, чтоб она от тебя отцепилась, потом увидел ее у Хиббена и счел шанс идеальным.

– Замечательно вышло. Отличная, безумная диверсия… Поэтому спасибо за все. – Я шагнул к нему, протянул руку. Он поколебался. – Ну, – сказал я.

Мы пожали друг другу руки. Приятно и мокро. Славный старина Тинкл.

– Как тебе удалось начерно зачерниться?

– В два слоя.

Мы вновь обменялись рукопожатиями.

– Надеюсь увидеться снова на материке, – сказал я.

– Я тоже, – сказал он.

Я стрелой вылетел из его комнаты. Тинкл огражден от Авы, Ава ограждена от Тинкла. Остались кое-какие концы, но они всегда остаются, поэтому и говорят, что остались концы.

Бежим! Рабочий выходной. Национальные чистки и приемы массажа. Замечание в адрес само– и эго-. Материнская песня

Я вошел в рабочий кабинет, с некой маниакальной горячностью рассказал Дживсу обо всем, что мне было и стало известно, а в конце полицейского рапорта объявил:

– Поэтому, надеюсь, на этот раз вы согласитесь, что немедленное бегство – лучший курс действий.

– Да, сэр, признаю бегство вполне адекватной реакцией.

Поскольку почти вся моя одежда уже лежала в машине, на сборы у нас ушло мало времени. К половине четвертого «каприс» был загружен, и мы тронулись в путь.

В последний раз проехали по подъездной дорожке колонии. Деревья в длинной колоннаде склонялись друг к другу, как плакальщики в черном, прикрывая нас, беглецов, руками.

У большой дороги я сказал:

– О господи, куда нам ехать?

Я так спешил отправиться в путь, что мысль о реальной цели назначения не приходила в голову.

– Думаю, сэр, – сказал Дживс, – что для настоящего бегства мы должны покинуть страну. Монреаль в нескольких часах езды отсюда по дороге 87.

– Абсолютно потрясающая идея. Бегство из страны обычно связывается с самолетом, фальшивыми документами, Венесуэлой, но бегство в Канаду – в высшей степени разумная альтернатива. Нечто вроде рабочего выходного для таких беглецов, как мы с вами.

– Очень хорошо, сэр. Я рад, что вы согласны.

От колонии до дороги 87 не было даже мили. Я, как пилот, задал «капрису» расчетный курс, и меньше чем через минуту мы были на шоссе, двигаясь дальше на прекрасной летной скорости семьдесят миль в час.

Несясь ракетой на север, я увидел знак с указанием: «Монреаль 183 мили». И сказал Дживсу:

– Вообще одна из лучших ваших идей. Все мои спортивные костюмы нуждаются в чистке и декрабизации, а там наверняка имеется куча французских химчисток. Интересно, что в сухой чистке отличаются только французы и китайцы. Никто, к примеру, никогда не слышал о португальской чистке. Хотелось бы знать, какая разница между французской и китайской чисткой. Возможно, такая же, как между шиацу[94]и шведским массажем. Шведы, конечно, сделали себе имя в сфере массажа, но не в сфере чистки.

– Да, сэр, – сказал Дживс.

– Знаете, Дживс, хорошо было б вернуться в Монклер, постараться исправиться, ходить к АА, быть хорошим племянником, но я не совсем избавился от крабов, страшно подумать о возможности заражения одеял тети Флоренс и признания, что я заражен. Впрочем, в моменты душевной слабости я бы не возражал заразить дядю Ирвина крабами, но лишь в моменты слабости, Дживс… В любом случае Хиббен может найти меня в Монклере… Поэтому Монреаль действительно самый лучший выбор. Знаете, я никогда раньше не замечал французского звучания названия Монклер… Наверно, в Нью-Джерси какое-то время были французы. Хотя почти не оставили следов.

– Многие города носят названия, похожие на французские, сэр. Скажем, Белэр или Белмар.

– Правда, Дживс… Неужели всего неделю назад я выплеснул на дядю Ирвина кофе в Монклере?

– Да, сэр. Сегодня понедельник.

– Знаете, я все больше осваиваюсь со счетом времени. Хотя это довольно-таки сверхъестественно.

– Согласен, сэр.

Потом мы погрузились в молчание, поглощенные бегством. Около получаса целенаправленно курсировали по почти пустому шоссе, потом адреналин, вселявший в меня решимость, бесстрашие, ловкость, нечувствительность к физическим и душевным страданиям, иссяк полностью. Начала заявлять о себе более или менее нормальная рассудительность, основанная на страхе. Я был столь прагматичным и энергичным, что почти позабыл о том, что наделал, какую кашу заварил в Колонии Роз. Теперь благословенный период отупения кончился. Все тело болело – выбритая кожа, разбитый нос, ушибленная голень, почти простреленная ягодица, а душу терзал стыд.

– О боже, Дживс, – простонал я, сознавая весь ужас своего поведения. – Пожалуй, невозможно вести себя хуже. Какая унизительная катастрофа…

– Ваши действия нельзя причислить к триумфам, сэр.

– Бедные Хиббены. Возможно, никогда уже не оправятся.

– Может быть, они крепче, чем вам кажется, сэр.

– Надеюсь… Физически, безусловно, очень сильны… Но боже мой, какое безобразие! Я кругом провалился. Переполошил людей, опозорил свое имя… Не достиг ни одной своей цели. Не влюбился. Фактически нет, если честно сказать. Не закончил роман; фактически почти не работал над ним. Не оставался трезвым.

– Вы старались, сэр.

– Не слишком сильно.

– С основным тезисом можно поспорить, сэр.

– Моя проблема в том, что я слишком склонен к саморазрушению, слишком одержим самим собой, слишком эгоистичен, эгоцентричен… Все, что начинается на само– и эго– это я.

– Постарайтесь не быть таким самокритичным, сэр.

– Вы надо мной издеваетесь, Дживс?

– И дай нет, сэр.

Я рассмеялся. Дживс – чудо.

– Вы слишком хороши для реальности, Дживс, – сказал я.

– Спасибо, сэр.

– Немногие люди слишком хороши для реальности, Дживс, но вы, безусловно, входите в данную категорию.

– Очень хорошо, сэр.

Мы ехали дальше. Со временем дорога покрылась серой дымкой, потом совсем почернела. Фары не помогали. Я уступил. Позволил себе ехать без фар. Это было все равно что погружаться в сон. Когда я был совсем маленьким, мать, укладывая меня, каждый вечер пела одну и ту же песню: