а их статистика – сфальсифицирована. Без доверия фактам не могло быть доверия словам».

По настоянию США поставки были прекращены на два года. Ачесон продолжает:

Когда запасы были почти исчерпаны, из Мадрида cтали доноситься страдальческие крики, подхваченные послом США в Испании Карлтоном Дж. Х. Хейсом и Лондоном, которым вторил наш советник по вопросам нефти… и над которыми смеялось большинство людей в американском правительстве и прессе. Когда через два месяца эти крики достигли крещендо… пару танкеров пропустили под завывания негодующего хора{170}.

Обстоятельства (то есть Черчилль) не позволили предпринять более жесткие действия. Позднее, вспоминая годы войны, Ачесон напишет о том раздражении, которое вызывала у него «та мнимая искренность, с которой почти до самого конца войны и нейтралы, и англичане озвучивали свои страхи перед немецкой оккупацией – лишь для того, чтобы оправдать торговлю с врагом».

Черчилль уже давно дал понять, что, выбирая между Франко и законными лидерами Республики, он предпочтет диктатора в униформе. Во время войны он одобрил использование 10 миллионов долларов для подкупа франкистских генералов в обмен на их обещание удерживать своего лидера от окончательного перехода в стан держав «оси». Операция была поручена британскому военно-морскому атташе капитану Алану Хиллгарту, чьей подлинной работой было руководство разведкой и контрразведкой на Иберийском полуострове. Согласно плану, следовало удерживать Франко от превращения в «участника военных действий» в течение хотя бы шести месяцев. На первый взгляд кажется, что план сработал, но подлинно поворотным пунктом стал отказ Гитлера оттолкнуть от себя Петена и режим Виши ради того, чтобы позволить Франко удовлетворить свои колониальные аппетиты. Если бы война складывалась благоприятно для Третьего рейха, испанский диктатор прогнулся бы и поступил так, как ему велят, но после советских побед под Сталинградом и Курском в дело вмешался инстинкт самосохранения. По совету Черчилля Франко в 1943 г. отозвал с фронта 20-тысячную «Голубую дивизию», хотя тысячи испанцев уже погибли, а сотни попали в советский плен. Несколько тысяч бойцов отказались возвращаться и предсказуемо – с учетом их политических убеждений – присоединились к Ваффен-СС.

Рузвельт смотрел на присутствие Франко в западном лагере с брезгливостью. Чтобы продавить кое-какие серьезные изменения, Черчилль смягчил свою позицию и заявил, что мог бы согласиться на прозападное правительство при условии, что в стране будет восстановлена монархия, а на трон опять посадят кого-нибудь из Бурбонов. Ко всему этому демократия не имела практически никакого отношения. Франко без особого труда обвел старика с Даунинг-стрит вокруг пальца. С 1939 по 1975 г., при власти Франко, никакого монарха не будет[178]. Король Хуан Карлос станет его преемником. Черчилль скрыл свою досаду. Франко пожурили, отказав ему в приеме в НАТО, однако ж это не сильно его расстроило. Уступчивый король плюс крайне правое правительство были любимым решением Черчилля в большинстве ситуаций.

Хотя 30 декабря 1938 г. он и заявил в The Daily Telegraph о том, что, будучи «правильным английским патриотом», он перестал поддерживать Франко после того, как Германия и Италия вмешались в гражданскую войну, через два года в разговоре с герцогом Альба, послом Франко в Лондоне, он скажет нечто совершенно другое. За обедом (как зафиксировано у Кадогана) Черчилль сообщил герцогу: «Мы стремимся к наилучшим и самым дружественным отношениям с вами, и, если в будущем они изменятся к худшему, можете быть уверенными, что это произойдет не по нашей вине. Мы полны решимости – и я лично вмешивался в решение этого вопроса – оказывать помощь в снабжении Испании, насколько хватит наших сил».

В своих мемуарах о Второй мировой войне Черчилль предлагает еще одну версию: «В этом конфликте я придерживался нейтралитета. Естественно, я не был на стороне коммунистов. Как мог бы я быть на их стороне? …Будь я сам испанцем, они убили бы меня, мою семью и друзей». С какой стати, спрашивается? А с такой, пишет он, что испанское правительство «находилось в руках самых радикальных революционеров». Это было не так, и уж совершенно точно это было не так на начальной стадии конфликта{171}.

Говорить с Черчиллем об Испании, пишет Дин Ачесон, госсекретарь США, было утомительно, но «роль, сыгранная мистером Черчиллем… стала для меня первым опытом того, что будет еще не раз повторяться на протяжении следующего десятилетия: относительно слабый союзник, который своими решительными, нередко безрассудными шагами изменяет действия более сильного союзника, несущего весь груз ответственности, и даже препятствует им». Генерал де Голль продемонстрирует то же самое, как и Ли Сын Ман в Корее.

После смерти Франко в 1976 г. испанское правительство реализовало «пакт Монклоа»[179], подразумевавший «прорыв к демократии». Были легализованы политические партии и профсоюзы, что стало несомненным ударом для определенных слоев испанской буржуазии, поскольку они предпочитали диктатуру. На протяжении четырех десятилетий испанский капитализм развивался, а в последние пятнадцать лет режима Франко он, благодаря «чрезвычайному положению», достиг стадии процветания. Именно подавление рабочего класса в этот период питало «экономическое чудо» – с показателями экономического роста в японском стиле. Да, годы с 1964-го по 1971-й отмечены выдающимся ростом. Благодаря Франко испанские промышленники теряли из-за забастовок всего лишь от двадцати до двадцати пяти минут на одного рабочего в год». На протяжении сорока лет государство посылало вооруженную полицию на заводы, чтобы терроризировать и арестовывать бастующих. Оно запретило рабочую оппозицию и упекло в тюрьмы всех несогласных. Чтобы легализовать свою экономическую мощь при новом политическом гегемоне, испанским капиталистам для диалога понадобились свободные профсоюзы. Но одновременно они цеплялись за прочие привилегии прошлого, которые вряд ли можно было выдать за элементы развитой буржуазной демократии.

Сам по себе «пакт Монклоа» сделал очень мало для решения национального вопроса. Каталонцам на политическом фронте не предложили ничего, а басков продолжали подвергать истязаниям и при правительстве Испанской социалистической рабочей партии. Более разумные франкисты перетекли в Народную партию (Partido Popular). В 2018 г. неприкрыто фашистская партия «Голос» (VOX) – долго вынашивавшаяся в недрах Partido Popular, а теперь разъяренная требованием Каталуньи провести референдум о самоопределении – вышла на политическую авансцену и сама была удивлена собственным успехом, присоединившись к списку воскресших на манер Лазаря партий в других частях Европы. Пока я пишу эти строки, каталонские активисты и политики по-прежнему находятся в тюрьме. Эхо прошлого слышно еще громче.

13

Восток мертвый и Восток красный: Япония, Китай, Корея, Вьетнам

…сможем ли мы забыть ту вспышку?

30 тысяч внезапно исчезли на улицах,

в раздавленных глубинах тьмы

смолкли крики 50 тысяч.

ТОГЭ САНКИТИ. 6 АВГУСТА (1951)

Вторая мировая война официально закончилась там же, где началась, – в Азии. То, что современникам казалось мелким вооруженным инцидентом между Японией и Китаем на мосту Марко Поло под Пекином, пришло к непредвиденному финалу после решения Трумэна испытать недавно разработанную атомную бомбу на Хиросиме и Нагасаки. Передача европейских и японских колоний в Азии в руки Соединенных Штатов была частью глобального процесса. В отличие от Европы, где ялтинские соглашения выполняли обе стороны (за исключением Югославии), сопротивление в Азии обернулось новыми освободительными войнами.

Конфликт в Азии закончился не так, как в Европе. Япония была разгромлена, но на горизонте показались новые враги. Эти «враги» ранее сражались с Японской империей в Китае, Корее и Вьетнаме, где Вторая мировая война переключилась на другую передачу и перешла в антиколониальный режим. Французы, оказавшиеся не в состоянии заставить себя драться с Третьим рейхом, без проблем занялись убийством вьетнамцев. Вишисты, пользуясь поддержкой де Голля, сеяли хаос во Вьетнаме и в Алжире. Паника, возникшая после Русской революции 1917 г. и слегка замаскированная мировой войной, вновь охватила Запад, особенно после победы в Китае коммунистов в 1949 г.

Теория домино (или перманентной контрреволюции) стала в Госдепартаменте США Символом веры, а маккартизм заглушал любые проявления инакомыслия. Грубо говоря, логика была такая: если мы отпустим эти страны, это вдохновит международный и региональный коммунизм на то, чтобы «бросить вызов свободе и демократии». Где? В Южной Азии, на большом Ближнем