– Я? – переспросил я и облизнул с губ мед. – Я думаю, что Шахар Арамери – шлюха.

Народ дружно ахнул. И не только на моем диване, потому что мой голос разнесся по всей таверне. Я огляделся: на меня со всех сторон были устремлены потрясенные взгляды. Я рассмеялся в ответ, потом повернулся к своим собеседникам.

– Не стоило тебе этого говорить, – сказал один из мужчин. До этого он, кажется, с интересом поглядывал на меня, но теперь резко передумал. – Орден больше не обращает внимания на то, что мы болтаем о богах, за исключением Итемпаса, но вот Арамери… – Он украдкой огляделся, словно опасаясь, что вот сейчас из ниоткуда появятся Блюстители Порядка и вышибут из меня дух. В прежние времена, вероятно, так бы и произошло. Теперь все обленились. – Нет, парень, не стоило тебе этого говорить!

Я пожал плечами:

– Так всего лишь правду сказал. И потом, она в этом не виновата. Все дело в ее мамаше, понимаете? Она когда-то подложила дочку богу, словно племенную кобылку, в надежде получить ребенка-демона. Не удивлюсь, если она и вашего пимексе к ней подпустила задаром, чтобы сделку скрепить. Говорите, он парень неглупый? Уверен, он не будет возражать, что ему выпало следовать по стопам бога.

Подавальщик, который уже направлялся ко мне со свежим рогом пива, остановился, не дойдя до дивана. В его округлившихся глазах стоял ужас. Мужчина, что подумывал обо мне, торопливо поднялся, но все-таки недостаточно быстро – его опередил второй, до этого момента вовсе на меня внимания не обращавший.

– Канру мне родичи, так что послушай-ка, ты, зеленоглазый подзаборный полукровка…

– Это кто полукровка? – Я выпрямился, не вставая, и наши лица оказались почти на одном уровне. – Во мне нет ни капли смертной крови, и видимый возраст тут ни при чем!

Мужчина, уже открывавший рот для возмущенного рева, поперхнулся и смолк, растерянно глядя на меня. Одна из женщин отшатнулась, другая, наоборот, подалась ближе. Обе смотрели круглыми недоумевающими глазами.

– Как, как ты сказал? – спросила наконец более смелая. – Так ты богорожденный?

– Да, – сказал я и рыгнул. – Прошу прощения.

– Божественного в тебе – как в моем левом яичке! – рявкнул родственник Канру.

– Так оно у тебя от богов? – снова расхохотался я.

Меня распирало яростное веселье и жажда набедокурить. Ярость была сильнее всего, так что не успел мужик шевельнуться, как моя рука метнулась вперед и сгребла его за мошонку, причем именно за левую ее часть. Это было просто, как детская игра. Скажем так: игра в исполнении хитрого и злого ребенка. Короче, я схватил эту штуковину и вывернул – резко и очень умело. Он взвыл и сложился пополам, лицо стало багровым от боли и потрясения. Он перехватил мою руку, но, попробуй он ее оторвать, его причиндалам неминуемо грозил новый рывок. Наши лица оказались на расстоянии нескольких дюймов. Я ощерил зубы и зашипел на него, чуть сжав пальцы – достаточно для предупреждения. Его глаза полезли из орбит, в них возник ужас, и я знал, что этот ужас вовсе не объяснялся угрозой потери мужественности. Не знаю, изменились ли мои глаза, ведь магии во мне почти не осталось. Наверное, тут сработало что-то иное.

– Как по мне, боги тут даже мимо не проходили, – заметил я, продолжая играть его сокровенным местечком. – Ну? Что скажешь?

Он молча разевал рот, точно рыба на суше. Я опять рассмеялся, наслаждаясь ароматом его ужаса, этим мгновением мелкой и никому не нужной власти…

– Отпусти его.

Голос был знакомым и принадлежал женщине. Я вывернул шею и удивленно моргнул, обнаружив, что позади нашего диванчика стоит Ликуя Шот. Она стояла подбоченившись – высокая и властная маронейка в таверне, полной теманцев. Выражение ее лица было одновременно неодобрительным и безмятежным. Если бы я не провел несколько миллиардов лет, пытаясь вызвать на другом лице именно это выражение, мне стало бы здорово не по себе.

Я посмотрел на нее снизу вверх, сияя улыбкой, и выпустил жертву.

– Ты настолько его дитя, – сказал я Ликуе.

Она приподняла бровь, подтверждая тем самым только что сказанное.

– Не присоединишься ли ко мне на улице? – спросила она.

И, не дожидаясь моего согласия, повернулась и вышла.

Надувшись, я встал и обнаружил, что немного шатаюсь. Мои собутыльники все еще были здесь, что меня несколько удивило. Но теперь они молчали, глядя на меня со смесью страха и неприязни. Ну и шут с ними.

– Да улыбнутся вам оба мои отца, – сказал я им, делая широкий жест в искренней попытке благословить. Ничего не произошло. – Если, конечно, вы сумеете вымучить улыбку из этих злонравных придурков. И да убьет вас моя мать нежно, во время сна, в добром здравии и глубокой старости. Всего наилучшего!

Пока я, спотыкаясь, выходил следом за Ликуей, в таверне царила мертвая тишина.

Когда я сошел по ступеням, она двинулась с места, чтобы пройтись со мной. Я не был настолько пьян, чтобы валиться с ног, но вот что касается ровной походки… Как я и ожидал, Ликуя не пожелала считаться с моими заплетающимися шагами, и на протяжении квартала или двух я тащился в нескольких шагах позади.

– Уж больно длинные у тебя ноги, – пожаловался я. Она, кстати, была чуть не на целый фут выше меня.

– Так удлини свои.

– Не могу, – сказал я. – Магия тю-тю.

– Ну, так переставляй их быстрее.

Вздохнув, я прислушался к ее совету, и спустя некоторое время мы зашагали рядом.

– Ты хоть что-нибудь от матери унаследовала? – спросил я. – Или ты – это сплошь он, дополненный парой грудей?

– От матери у меня чувство юмора. – Ликуя покосилась на меня с нескрываемым презрением. – Право же, от тебя я ждала большего…

Я вздохнул:

– Денек трудный выдался.

– Ну да. Когда ты отключил переговорный шар, Ахад попросил разыскать тебя. Он предположил, что я тебя обнаружу где-нибудь в сточной канаве. Видимо, я должна прыгать от счастья, что хотя бы в этом мне повезло.

Я рассмеялся, но мое веселье тут же увяло, и я оскорбленно уставился на нее:

– Почему ты выполняешь его распоряжения? Ты разве над ним не начальница? И вообще, кому какое дело, если я немного расслабился? Я последние два года ношусь с высунутым языком туда-сюда, выполняя поручения этого ублюдка, стараюсь помочь вашей жалкой маленькой шайке удержать этот дурацкий мир в целости. Я что, свободного вечера не заслужил?

Ликуя остановилась. Мы с ней находились на углу тихой улицы в жилом районе. Час был довольно поздний, а улица пуста. Быть может, именно поэтому ее глаза на миг полыхнули красно-золотым пламенем, как зажженные спички. Я вздрогнул, но они опять стали карими. И очень сердитыми.

– А я провела бо́льшую часть последнего столетия, пытаясь удержать в целости этот мир! – рявкнула она.