– Я не об этом. Я говорю не о себе.

Никос растерялся. О ком же тогда она говорит?

Темис увидела, как побледнело лицо Никоса, и сама сжала его ладони в своих. По рукам юноши пробежала дрожь.

– Твоя родная мать была настоящей героиней, – мягко сказала Темис. – Она погибла за свои убеждения и принципы.

От потрясения в горле Никоса встал ком. Он не мог вымолвить ни слова, во рту пересохло, голос отказывался подчиняться ему.

Темис говорила нежно, стараясь угадать реакцию Никоса. Он внимательно слушал.

– Ее звали Алики. Она очень-очень сильно любила тебя и позаботилась о том, чтобы за тобой присмотрели. Когда я была в беде, она стала моей настоящей подругой. Я назвалась твоей матерью и ради нее полюбила тебя как родного.

Никос сидел, словно пораженный громом. Юноша оказался совершенно не готов к такому признанию, прежде на это не было ни единого намека. Темис уже пожалела о своей несдержанности.

У Никоса сохранились смутные воспоминания о другом месте, где он жил в раннем детстве, но не о матери.

– Алики, – хрипло повторил он.

– Да. Я найду ее фотографию. Где мы с ней вместе. И еще у меня есть прекрасный портрет – она нарисовала тебя. Я покажу.

– Не сейчас…

Никос едва мог осознать то, что ему сказали. В голове крутилось: его мать была героем борьбы за коммунизм. Ее казнили.

Внезапно Никос поднялся.

– Мне нужно идти, – взволнованно сказал он. – Меня ждут друзья. Прости, что назвал тебя трусихой. И теперь я понимаю, почему тоже не могу бездействовать.

Никос быстро поцеловал мать в лоб и ушел. Даже не взял свой пиджак, висевший на спинке стула, как и не ответил на слова прощания.

Темис встала и открыла балконную дверь. Она лишь заметила силуэт сына, скрывшегося за углом. Должно быть, он перебежал площадь. Очевидно, что Никосу не терпелось уйти, и понятно, ведь нужно было переварить все, что ему сказали, или поделиться новостями со своей paréa. Темис представила, как он идет на встречу с ними в кафенион или в бар, где они часто собирались. Друзья Никоса тоже поддерживали левых, и она надеялась на его осмотрительность. Сыну казненной коммунистки нелегко найти работу при таком режиме.

Темис знала, что шокировала Никоса своим признанием, и не сомневалась, что ему нужно время все обдумать. Без сомнений, он скоро вернется с кучей вопросов и захочет узнать, кем был его отец.

Отчасти Темис радовалась, что он узнал правду о своей матери. За прошедшие двадцать лет не находилось подходящего момента для такой беседы, но сейчас время пришло. Приподнятое настроение постепенно угасло, и Темис стала терзаться тем, как это откровение отразится на их семье. Конечно, придется рассказать все Йоргосу, а вот этого она как раз боялась. После они договорятся, что сказать Ангелосу. Пусть он и далеко, но должен узнать какую-то версию этой истории.

Выйдя с балкона, Темис направилась в спальню. Из глубины запертой прикроватной тумбочки она достала фотографию, сделанную на Трикери. Внимательно ее разглядывая, Темис поняла, что за последние годы Никос стал очень похож на Алики. Надо показать ему снимок, когда он вернется.

Вместо того чтобы все обдумать, Никос решил действовать сразу же. Правда о матери, его настоящей матери, героине, вдохновила юношу. Он собирался задать вопросы позже, но сейчас почувствовал, как по его венам бежит кровь революционера. Он был сыном мученицы. Может, поэтому ему казалось, что он скован по рукам и ногам. Дело не просто в желании протеста, а в долге.

Демонстрации, начавшиеся на этой неделе в Политехническом университете, набирали силу. Подоспела поддержка от учеников старших классов, рабочих фабрик, учителей и врачей, и теперь все они скандировали лозунги внутри и возле здания.

Темис мучила мысль о том, что она должна как можно скорее рассказать все Йоргосу: что Никос узнал правду о своей матери и почему возникла необходимость посвятить его во все. Весь вечер Темис тихо репетировала, что скажет мужу, когда он вернется из кафениона, но, когда он пришел, смелость ее покинула. Трое младших детей были в квартире, следовало дождаться, пока она не останется с мужем наедине.

Все уже легли спать, но Никос еще не вернулся домой. Это не показалось родным необычным, все решили, что он встречается с друзьями («С-с-слушают какую-нибудь ужасную музыку», – предположил отец, не одобрявший тяжелый рок, хотя не слышал ни единой ноты).

Наутро Темис обнаружила, что Никос не спал в своей постели. Возможно, он остался у друга, решила она.

К вечеру, когда его постель все так же пустовала, Темис заволновалась больше прежнего. Она невзначай после ужина включила радио и услышала, что в центре города проходит демонстрация студентов и провокаторов. Обывателям рекомендовали держаться подальше от того места.

Темис сразу поняла: Никос там. Она боялась за него, зная, что он окажется в гуще событий, и восхищалась им. Йоргос слышал, что полиция применила к демонстрантам силу.

– Они п-п-просто хотят всех разогнать, – сказал Йоргос. – Но Никос бегает быстро. Он у-у-убежит.

Сосед, проходивший мимо центра города, сказал, что демонстранты выкрикивали вызывающие лозунги.

– Они кричат: «Мучители!», «Долой хунту!» и «Прочь, Штаты!». Чего хорошего из этого может выйти?

Темис не ответила.

Как Темис и предполагала, Никос находился в центре города с друзьями, скандируя лозунги перед представителями власти, которые пытались разогнать многотысячную толпу.

Воздух загустел от слезоточивого газа, который применила полиция. В знак протеста некоторые демонстранты развели костры на улице. Несмотря на едкий запах, Никос не переставал кричать. Он, как и другие, был полон революционного пыла.

Демонстранты сознавали, что перед ними десятки полицейских, но рассчитывали на свое значительное численное преимущество. Бурлящий адреналин создавал иллюзию свободы, как будто хунта уже повержена. Они верили, что их неповиновение обрушит старый режим и даст дорогу новому обществу.

Наступила ночь. За пределами Политехнического университета Никос отделился от своей компании. В темноте он не заметил рядом полицейского, не видел, как тот замахнулся. Вдруг на затылок обрушилось нечто тяжелое, и Никос вскрикнул от боли. Обернувшись, он увидел дубинку, вновь поднятую для удара. На этот раз он увернулся. Скользя в толпе, Никос пробрался к входу в Политехнический университет.

Среди плотной шумовой завесы раздался выстрел. Кто-то атаковал демонстрантов. Невозможно было найти источник, и протестующие рассыпались по сторонам. Люди в ужасе бежали куда глаза глядят, воцарился хаос.

Все еще испытывая головокружение от удара, Никос увидел, что ворота Политехнического закрываются. Он решил, что должен попасть туда как можно скорее, однако ноги его не слушались.