с Оливером приехали в Вашингтон на поезде и встретились с Сартром на ланче, во время которого писатель подробно рассказал о сценарии, а я переводил Оливеру, горевшему желанием получить права на постановку. За чашкой кофе мы подписали контракт и вернулись в Нью-Йорк выполнив всё, что планировали. Спустя два дня с Сартром в отеле Statler встречались Тереза Хелберн и Лоренс Лангнер. Они хотели купить права на пьесу для Театральной гильдии и были очень удивлены и раздосадованы тем, что их опередили.

Оливер хотел, чтобы я сделал перевод пьесы. Он планировал самостоятельно продюсировать постановку и нанять европейских актёров. Но мы уже купили права, поэтому можно было не спешить, и к переводу пьесы я приступил лишь спустя несколько месяцев. В то время мы занимались жилищными вопросами, с теплотой вспоминая период «общего быта» на Миддл-Стрит. Оливер, Джейн и я часто вспоминали те времена. Оливер сильнее всех нас верил в то, что важно, где ты живёшь, поэтому он предпринял конкретные шаги, чтоб «сказку сделать былью». Он нашел большой старый дом на Десятой улице, на Западе с тремя пустующими верхними этажами. Оливер договорился с домовладельцем, что снесут кое-какие внутренние стены, снимут штукатурку с других, чтобы остался просто кирпич, и убедил нас с Джейн, а также Гельвецию участвовать в этом проекте. Гельвеция подписала контракт на аренду второго этажа, Оливер — третьего, а я — самого верхнего, получив студию с застеклённым окном на потолке. За 1000 долларов я купил подержанный Steinway, установил его под это окно. Угол ската крыши был такой же, как у верхней крышки рояля. Это пианино стало первым предметом в декорации новой сцены, действие которой происходило по адресу: Десятая улица, д. 28, запад Нью-Йорка.

Глава XIII

Я даже не подозревал, что настолько устал жить на двадцать четвёртом этаже от земли, пока не съехал из пентхауса. Было приятно, вернувшись домой, закрыть за собой входную дверь, которая находилась ещё на улице, и тут же окунуться в тишину застеленных коврами комнат, нарушаемую лишь тихим скрипом лестничных ступеней, когда ты по ним ступал. Когда каждый из нас обставил свой этаж, началась новая жизнь. Спали и работали мы раздельно, а вот ели и развлекались главным образом вместе. Повар работал на среднем этаже Оливера, но так как на каждом этаже была кухня, он мог при необходимости пользоваться любой из них.

Странный и в чём-то сумбурный, но продуктивный для нас обоих период. Тогда я сочинил много музыки, включая музыкальное сопровождение для семи пьес, а Джейн написала пьесу «В летнем домике». Неожиданно для себя я снова начал писать прозу, хотя думал, что к этому уже никогда не вернусь.

На протяжении тех двух с половиной лет я почти постоянно был с Пегги Гланвилл-Хикс[394]. У нас были схожие вкусы в музыке, поэтому совершенно не удивительно, что мы получали удовольствие от общения друг с другом. Она была замужем за Стэнли Бейтом[395] — британским композитором совсем другой традиции и школы. Когда он пил (а было это регулярно), то вёл себя подло и бил Пегги. Однажды я нашёл капли крови, ведущие от тротуара до входа в их дом и далее по лестнице до двери квартиры. Когда я сказал об этом Пегги, та ответила: «Стэнли позавчера вечером меня избил. Он часто так делает. А ты не знал?» Я пробормотал, что, мол, не в курсе, что всё так запущено. «О, да», — сказала она, вздыхая.

Пегги очень нравились некоторые мои музыкальные произведения. Она сделала идеальные копии нескольких из тех, что не были опубликованы, сохранив то, что могло исчезнуть, для истории. Такое нередко случается с рукописями в единственном экземпляре.

Однажды Джейн получила неожиданно толстое письмо в обычном конверте, в котором лежало восемь написанных от руки листов, подписанных Анаис Нин[396]. Я помогал Джейн разбирать почерк. В письме мисс Нин перечислила недостатки, которые нашла в романе «Две серьёзные леди». Критическое послание «от посторонней личности» меня вывело из себя — мы с Джейн слышали о Анаис Нин, но знали только заочно, по имени — но Джейн только рассмеялась. Вскоре после этого, когда мы зашли за покупками на Восьмую улицу во время снегопада, к нам подошла невысокого роста женщина и отвела Джейн в сторону. Они проговорили минут сорок, пока я, держа в руках пакеты с покупками, переминался с ноги на ногу под падающим снегом. Это была Анаис Нин, которая подробно хотела пояснить Джейн то, что писала в своём письме. Когда Джейн снова ко мне подошла, я отчаянно воскликнул: «Господи, да что же ей, в конце концов, от тебя было нужно?!» — а Джейн спокойно ответила: «Да ничего особенного. Просто хотела сказать, какой я никудышный писатель».

Джейн столкнулась с Сартром на вечеринке, когда он приехал в Нью-Йорк, и спустя пару дней он пришёл нам на ланч в дом на Десятой улице вместе со своей подругой из Португалии Долорес Эренрайх[397]. Когда я помогал Сартру снять пальто, Джейн сказала, что встречалась с ним в доме на Вашингтон-Сквер. Писатель лишь пожал плечами: О, peut-être. J'ai oublié / «Может быть. Я забыл», на что Джейн упрямо заметила: Moi pas / «А я вот нет». Мне ситуация показалась такой смешной, что я расхохотался. Сартр был человеком совсем не «смешливым», поэтому не обратил внимания и начал что-то говорить. Мой смех заставил Джейн засмеяться над своим ответом Сартру, как это сделал и я. Она ещё раз посмотрела на Сартра и выбежала из комнаты, чтобы прямо при нём громко не расхохотаться. Сартр был известным человеком и большим оригиналом, а мы нервничали. Мы с Джейн, не говоря ни слова, поняли — раз увидев лицо Сартра, ей его забыть будет сложно.

После ланча я прилёг на кушетку в студии, а Сартр несколько часов ходил взад и вперёд, рассказывая о Жане Жене[398]. Иногда чувства его переполняли, и Сартр дрожал. Моё восхищение Сартром тогда уже разгорелось в полную силу, я успел прочитать сборник его рассказов «Стена» / Le Mur и роман «Тошнота» / La Nausée. Решил почитать Жана Жене. Его книги нельзя было достать в Нью-Йорке, но Жан Карло Менотти дал мне глянуть собственную, изданную в Швейцарии копию «Чуда о розе» / Le Miracle de la Rose. До этого я не читал ничего подобного, и, восприняв книгу лишь как