Но у них не было времени получше узнать друг друга.

На другое утро Присцилла завела разговор со Сью Элис. Она не видела Брендона, но знала, что в эту ночь он вернулся домой поздно. На вопрос хозяйки дома, почему тот не появился за завтраком, дворецкий ответил, что Брендон отправился с Крисом в поля.

Присцилла испытала облегчение. Воспользовавшись случаем, она объяснила Сью Элис, что решила вернуться в Цинциннати. Она приготовилась к уговорам, поэтому упорно стояла на своем. Наконец Сью Элис поняла, что дело это решенное, и отступилась. Разумеется, она согласилась ссудить подруге деньги.

– Только помни, благотворительности я не приму, – сказала Присцилла, хорошо знавшая великодушие Бенлерманом, – но буду признательна, если ты не возьмешь с меня больших процентов за ссуду. – Она грустно улыбнулась своей шутке. – Много мне не нужно: оплатить билет на пароход, снять какое-нибудь жилье и продержаться, пока не найду работу.

– Все это так неожиданно, так странно. – Сью Элис покачала головой. – Вы с Брендоном были счастливы до происшествия с Чарити. Не принимай скоропалительного решения, подожди немного.

– Я не могу думать ни о чем, кроме возвращения домой. В Цинциннати я прожила всю жизнь, там мой мир, все мне там знакомо, а здесь… здесь от меня все время требуют того, что мне не по силам, здесь я окружена тягостными воспоминаниями. Понимаешь?

– Понимаю. Когда ты уедешь?

– На первом же пароходе до Цинциннати. Надеюсь, завтра.

– А Брендон?

– Вечером я поговорю с ним. Уверена, он согласится со мной, если посмотрит на все моими глазами.

– Ты совершаешь ошибку, Присцилла. Нелепо прятаться от жизни только потому, что она не соответствует мечтам. И потом, выбирая путь, который кажется самым легким и безопасным, мы порой забредаем в тупик. Поверь, если встречать испытания лицом к лицу, они постепенно закаляют.

– Не каждого, Сью Элис.

– Надеюсь, что ты приняла правильное решение.

В этот вечер за ужином все были подавлены. Каждый чувствовал, что близится окончательное объяснение. Присцилла отклонила предложение хозяйки выпить в малой гостиной чаю, сказав, что хочет поговорить с Брендоном. Их тотчас оставили наедине.

Она взяла его под руку и увлекла в глубину сада. Хотя светила не полная луна, но небо было безоблачным, и это позволяло хорошо видеть дорожку. Светлый гравий мягко светился.

– Надеюсь, твое расследование продвигается, – начала Присцилла спокойно, но холодно, чтобы нарушить тягостное молчание.

Брендон ответил не сразу. Достав тонкую сигару, он чиркнул спичкой о ствол ближайшей магнолии, затянулся и выпустил облачко едкого дыма в воздух, напоенный ароматом цветов.

– Если тебе действительно интересно, могу сообщить, что я близок к его завершению.

– Рада за тебя.

– Я уже подумываю о том, что, когда обвинение будет снято, вернусь в Техас и займусь устройством ранчо. – Он пристально всмотрелся в ее лицо. – Поедешь со мной?

Боль пронзила ее сердце, но тотчас прошла.

– Боюсь, не получится, Брендон. Не стану скрывать, что долго над этим думала. По-моему, ничего у нас с тобой не получится. Я уже сказала и могу повторить, что не создана для той жизни, которую ты предлагаешь. Поэтому решила, что мне лучше всего вернуться в Цинциннати.

– Помнится, ты называла меня беглецом. Если бежать от себя стыдно, почему же ты так поступаешь?

– Я бегу, но не от себя. – Присцилла отвела взгляд. – Я бегу от того, что мне не по силам. Не стоит спорить. Решение принято, и завтра я уезжаю.

– Да, голос тот самый, – протянул Брендон, – и лицо как будто то же самое, но кто ты? По-моему, я сейчас говорю совсем с другой женщиной. Хотелось бы мне понять тебя… понять, что так изменило тебя. Дело во мне? Ты все еще винишь меня за то, что случилось с Чарити?

– Уже нет. Думаю, Крис был прав, сказав, что это просто несчастный случай.

– Тогда что же? Я готов сделать все что угодно, лишь бы вернуть наши прежние отношения. Только скажи что.

Она молча покачала головой.

– Присцилла! Вспомни, между нами было нечто особенное, такое случается не так уж часто! Когда мы держали друг друга в объятиях и даже когда просто находились вместе…

– Все это было ошибкой, Брендон. Со временем ты это поймешь.

Сигара почти дотлела. Он снова сунул ее в рот и сделал яростную затяжку. Когда длинная лента дыма повисла в неподвижном воздухе, Брендон бросил окурок на дорожку и затоптал его сапогом.

– Когда-то я восхищался тобой, Присцилла. Ты сделала первые шаги по прерии трепетной барышней, боявшейся собственной тени, но это не остановило тебя. Ты ничего не знала, ничего не умела, но делала что могла. Казалось, в тебе горит негасимый огонь, а упорства в тебе было больше, чем в женщинах, живущих здесь всю жизнь. А сейчас я смотрю на тебя и не понимаю, почему мне вообще пришло в голову, будто вдвоем мы осилим то, что оказалось не под силу мне одному. Наверное, я лишь вообразил, что внутренне ты сильна. Просто мне очень хотелось верить в это. – Он поднял ее подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. – Полагаю, впервые я составил о тебе правильное впечатление, а все остальное домыслил. Что ж, Присцилла, скатертью дорога. Возвращайся туда, откуда тебе вообще не следовало уезжать. Ты мне не нужна. Если сейчас ты настоящая, значит, я никогда не любил тебя.

Он отдернул руку и несколько секунд смотрел на Присциллу. Этот взгляд выражал все, что Брендон думал о ней.

Потом он повернулся и пошел к дому. Провожая его взглядом, Присцилла видела, как блики луны падают на его широкие плечи, длинные ноги, белую рубашку и черные волосы. Брендон не обернулся, и она не окликнула его.

«Ты мне не нужна, – звучало у нее в мозгу. – Я никогда не любил тебя».

Когда он вошел в дом и задняя дверь закрылась, Присцилла ощутила безмолвие ночи, как тяжелый груз на плечах. Дверь в дом стала символом преграды, разделившей их. Она сама, своими руками воздвигла эту преграду. Впервые за все последние дни уверенность Присциллы в собственной правоте пошатнулась.

Казалось, не прошло и минуты, как дверь снова распахнулась и Брендон направился к конюшне. И впервые за все это время сердце Присциллы отчаянно забилось. Прежде оно казалось камнем, тяжело давившим на грудь. Теперь оно колотилось с прежней силой, и это пугало ее. Бог знает почему дыхание у Присциллы перехватило, а глаза наполнились слезами. Она уже забыла ощущение соленой влаги на губах, а теперь слезы катились одна за другой.

«Ты мне не нужна. Я никогда не любил тебя». Она присела на скамейку в тени магнолии и молча, дрожа всем телом, смотрела в сторону конюшни. Присцилла не понимала себя, решительно не понимала. Ведь все обернулось так, как она предполагала и хотела. Принимая решение, она считала его единственно верным, так в чем же дело, почему это не принесло ей облегчения?