появляются все новые детали. Виньетка сплетенного орнамента, как на рукописном средневековом манускрипте. На небесном своде над юношей и лошадью зеленый лев с безразличным выражением на окаймленной волнистыми лучами морде пожирает солнце, едва видимое сквозь тучи.

Ты откалываешь лист бумаги от поверхности стола и тут же тянешься за следующим. Очередной рисунок. Сначала эскиз на кальке. Карандаш движется уверенно, линии такие быстрые, просто невероятно, как воображение за ними успевает. Ты работаешь так, словно ты только транслятор, словно то, что ты рисуешь, уже существует вовне в законченной форме и просто течет через голову, тело, плечо и ладонь к кончику карандаша, как радиосигнал.

Юноша и лошадь скачут в углу рисунка, окутанные Плащом Небытия. Плащ и спутавшиеся кусты — это одно размашистое пятно, из которого торчат переплетенные, как щупальца, ветки. И только, если хорошо присмотреться, в этом сплетении видно трупоподобное лицо князя, голова и согнутое колено Бубенчика и худая ладонь с длинными пальцами, судорожно сжимающими полы плаща. По тропинке путешествуют квадратные чудовища, похожие на носимые ветром грязные полотнища. Каждая раздувается, как парус, а в середине отражается тупая орущая рожа, совсем как с брейгелевской «Битвы Масленицы и Поста». Это наверняка пожиратели мечты. Страница тридцать три.

Ты рисуешь как в трансе. Похоже, у тебя получится создать произведение, которое дети запомнят до конца жизни.

И будут мочиться в кровать от одного воспоминания. Ты ожила.

И рисуешь.

Все потому, что в доме появился мужчина. Другой человек. Скрипят доски, в воздухе пряный запах его парфюма. Охваченная страстью творчества, ты прекрасна. Великолепной красотой зрелой опытной женщины. Ты еще и потому цветешь, что тебя кто-то может видеть. Кто-то может оценить.

И оценивает.

Тобой не осталось незамеченным, что украдкой он с интересом посматривает на твою смуглую шею под собранными в лошадиный хвост волосами, что уже обвел глазами напряженные твои икры, выглядывающие из-под юбки.

Одно дело сдавать комнату молодой двадцатилетней паре, которая ходит, держась за руки, или супругам с детьми, которые весь день носятся по лестнице, но совсем другое — одинокому мужчине. Сейчас в доме вас только двое. Вы одни. Ситуация деликатная и ужасно неприличная. Вдова? Одинокому мужчине? Кому вы рассказываете?

Ты отдаешь себе в этом отчет. И чувствуешь, что в тебе опять начинает бурлить кровь. Наконец-то.

Когда ты рисуешь, ты прекрасна.

* * *

Когда Ирена в первый раз решилась принимать туристов, ей даже не нужно было особо перестраивать дом.

В семьдесят девятом году, как только они купили старое прусское хозяйство, решили уехать из города и жить здесь постоянно, сразу стало ясно, что гости у них будут часто. Иногда друзья — гости первой категории, которые были желанными и развлекали. А когда начиналась осенняя серость и непогода, так и вовсе сверхжеланными. Они не обременяли, с ними можно было часами сидеть у камина, потягивать вино, петь под гитару. С ними не было проблем, даже если они оставались на месяц. Но иногда появлялись другие жильцы — родственники близкие и дальние, например брат Романа с женой и детьми, его мать или родители Ирены, или вдруг две тетушки со стороны матери. В исключительных случаях наезжали все одновременно. Рано или поздно их присутствие становилось обременительным, тем более что не существовало никакого деликатного способа узнать, на какой срок они задержатся.

Роман считал, что времяпрепровождение с семьей, сидение часами за обеденным столом, раздача печенюшек на веранде и эти вежливые разговоры ни о чем, можно вынести без риска для психического здоровья каких-нибудь три дня. Потом появлялся первый нервный тик, а через неделю ты уже начинал искать топор.

Нужно было найти выход, чтобы иногда немного посидеть в уединении, и дом оказался для этого прекрасно приспособлен. Во-первых, в нем были две лестничные клетки и три отдельных входа. Если тетушки оккупировали веранду и разговаривали о желчном пузыре, оставалась еще терраса и несколько уголков в саду, где можно было спокойно почитать книгу («Дорогая моя, за столом никто не читает. Ты же можешь хотя бы раз в полгода посвятить немного времени маме») или выпить пива («Вы прямо какие-то алкоголики, я все время вижу, как вы пьете пиво»).

Во-вторых, расположение помещений позволяло с легкостью выделить три независимые зоны с разными входами и с возможностью незаметно проникать на кухню или в одну из ванных комнат. Достаточно было всего лишь прикрыть двустворчатые двери.

Когда начали приезжать туристы, Ирена выделила им пространство с отдельным входом через террасу, на которой они могли сидеть, со столовой, где люди ели, играли в карты или смотрели телевизор, с собственным входом на второй этаж, где кроме спален и ванной она сделала еще одну гостиную. Сама же имела в распоряжении больше, чем ей требовалось, — кухню, каминную, библиотеку, спальню, рабочий кабинет, ванную и два выхода в сад. В таком виде новые жильцы не особо обременяли — часть дома превращалась в пансионат, а часть оставалась в ее личном распоряжении. Она могла подружиться с постояльцами и вести с ними разговоры, но не обязана была этого делать.

И сейчас она решила сделать аналогично. Закрыла двери в каминную, открыла проход через столовую. Гость поставил свою машину за домом, под липами, принес багаж и спрятался в комнате с видом на лес.

Рисуя очередные иллюстрации, она помимо воли вслушивалась, но вслушиваться было не во что.

Он был, наверное, самым тихим постояльцем, которого она встречала. Как только въехал, может, с полчаса были слышны звуки шагов по деревянному полу, стук открывающихся выдвижных ящиков, скрип дверцы шкафа, глухой стук, с которым он что-то ставил на стол и на полки. Потом она слышала, как он спустился по лестнице и молча пошел на прогулку в лес, не обращая внимания на ледяную морось и туман.

Вернулся спустя час в таком же молчании и поднялся наверх. А потом и вовсе наступила тишина.

Собственно, она не знала, чего ждет. Может, что он станет петь или танцевать сиртаки?! Постоялец разложил вещи, погулял в лесу, а потом лег с книжкой или задремал. И все. Честно говоря, по сути, он был в конце концов… ну, старый. Но дело заключалось в том, что гость ее интриговал. Пробуждал обыкновенный женский интерес.

С самого начало в нем чувствовалось что-то таинственное. Даже сундук! Деревянный, несомненно старинный, обитый потертой кожей, закрывающийся ремнями с металлическими скобами. Сундук капитана, с картой острова сокровищ в нем. Смотри только, чтобы ей не пришлось остерегаться одноногого матроса. В сундуке что-то застучало. Объяснил: «книги».

Багажа было