— Потому что искусство поэзии требует…

Стих этот почему-то сломал лед, и ярл крепче сжал рукоять готового вот-вот выпасть из руки меча. Вокруг него с облегчением вздохнула его дружина. И тут же поверх головы одинокого воина взвился шквал франкских стрел.

А потом подобрать нашедшие или не нашедшие цель стрелы навалились и сами их хозяева…

ПОВИВАЛЬНАЯ РУНА АНСУЗ. ИМЯ ЕЙ АС И ПОСЛАНЬЕ

Руне Ансуз могущество Мимира друга

сплелось с хитростью аса коварного Лаки,

что равно светлым и темным являет свой лик. неизменно,

В этой руне «посланье» — речи волшба,

что знание в мире с дыханием жизни через пути переносит.

Руна скальда и саги, провидца, творца,

Ансуз — это ветром распахнутый плащ,

вдохновенная речь, свист в темноте, что страх ночной отгоняет.

Мидгардом с трона небесного правя.

Один — лишь воин еще, но не истинный вождь.

Способность понять себя самого и чужие тревоги,

ему принесут жертва на Ясене и уменье,

рожденью способствовать, не только смерти одной.

Скальд, к руне двойственной Ас обращаясь,

чертит ее, чтоб волшбе созидающей силы предать.

Легкая победа над наводившими ужас на побережья Фризии, Франции и Британии викингами, разрушение военных лагерей, правда, что не без помощи этого странного норвежца, попросившегося в его, Вильяльма, личную дружину, кружили голову. Однако уже бой на болотах, где Рикар де Врен положил едва ли не половину данного ему отряда, заставил нормандского герцога призадуматься. Когда разнесен в щепы был невысокий частокол и сосчитаны тела врагов, оказалось, что данов за ним было не более долгой сотни. Франков же полегло на насыпи и окружавших ее проклятых болотах втрое больше.

С другой стороны, учитывая, сколько викингов порубили франки в военных лагерях на побережье, земля данов, должно быть, практически обескровлена. Впрочем, у него все равно не остается иного выхода, кроме как продвигаться в глубь страны, не дожидаясь сыновей Альфреда. А раз так, причитающаяся ему доля окажется неизмеримо большей. Глупо возвращаться назад на этот неприветливый остров, где не остается ничего иного, кроме как ловить по лесам банды бродяг да сидеть в горелой крепости. И то, и другое давно уже наскучило франкским витязям, и то и дело герцогу доносили о недовольном ропоте среди вассалов. Равно бессмысленно было и оставаться на побережье.

Но стоило только его отрядам, миновав пойменные луга и топи, войти в лежащие южнее леса, как, по его мнению, уже завоеванная страна начала преподносить герцогу сюрприз за сюрпризом. Сперва это были какие-то мелочи, вроде комариных укусов: появлялся время от времени из-за дерева на опушке какой-нибудь даже не воин, мальчишка.

Выпускал из лука стрелу или камень из пращи и поспешно сбегал, не удосужившись даже оглянуться, чтобы проверить, попал ли его снаряд в цель. Франкские лучники, молниеносно срывая с плеч луки, отвечали десятком стрел. В тех отрядах, где лучников не было, воины просто прикрывались щитами.

Но уже к вечеру первого дня выведенные из себя этими нападками франки принимались поносить в ярости невидимого врага, требуя, чтобы тот остановился и принял бой. Потом какой-то окончательно выведенный из себя рыцарь из отряда все того же злополучного Рикара де Врена метнул вслед убегающей щуплой фигурке копье, ему показалось, что человечишко подошел слишком уж близко. Рыцарь промазал и, грязно выругавшись, послал оруженосца, чтобы тот подобрал оружие. На какое-то мгновение и оруженосца, и направившего с дороги коня рыцаря скрыла листва.

Когда к лесной прогалине подошли остальные, обоих уже нигде не было видно. Не без труда остановив колонну, де Врен, исполненный недобрых предчувствий, послал на поиски их еще несколько человек.

На этот раз отряд состоял из двух дюжин ратников. Когда лишь половина из них выбежала из леса, унося тело рыцаря — уже изуродованное и обобранное до нитки, — из чащи в спину им вылетела туча жалящих стрел.

Чем дальше на юг продвигалось войско Вильяльма, тем все более организованным становилось сопротивление. Остановить продвижение франков было невозможно, однако захватчики не знали местности. А местным жителям здесь были известны каждое дерево, каждый куст, дорожка, все до единого болотца. Сколько раз какой-нибудь мальчишка или даже раб незаметно возникал из леса, чтобы нанести зазевавшемуся на свою беду удар и исчезнуть среди деревьев. И никто не отваживался сойти с дороги, чтобы преследовать их.

Признавшись самому себе, что поход этот будет не столь легким, как представлялось ему вначале, как выходило из вкрадчивых речей Вестреда из Сканей, Длинный Меч последовал совету старших своих вассалов и объявил о том, что настало время искать место для опорного лагеря в этой уже почти завоеванной славными норманнскими воинами стране. Стране, которая не может не покориться героям, пришедшим вернуть себе земли своих предков.

Пробираясь на север по левому берегу Вистинги, двое всадников — грузный, свирепого вида бродяга и остроглазый мальчишка — то и дело останавливали лошадей, чтобы расспросить стекающихся к Фюркату людей о продвижении вражеских отрядов. Делать это приходилось с немалой осторожностью и тщанием — однажды им даже пришлось спасаться бегством, поскольку принявший их за предателей бонд приказал своей охране схватить негодяев. Скагги стоило немалого труда утащить с того перекрестка Бьерна по прозвищу Большой Кулак, иначе не добраться бы до Фюрката заподозрившему их в злодействе бонду.

Выехав из Фюрката засветло, они довольно беспокойную ночь провели в лесу, не решаясь развести костер, поскольку не желали привлекать к себе внимания ни беженцев, ни разведывательных отрядов самих франков. Ни у Скагги, ни у Бьерна не было определенного плана, как или под чьей личиной стоит пробовать проникнуть во вражеский лагерь. Однако не успели они наутро проехать и мили, как леса и поля вокруг них будто притихли, будто вымерли, но лишь потому, как в скорости поняли они оба, что теперь они оказались в пределах прохождения франкских дозоров. Скрыться от этих было легче, но при этом они были намного опаснее. Один такой отряд они обнаружили в безмолвном ожидании на опушке леса: человек пятьдесят всадников, в тяжелых доспехах, с огромными мечами у седел. Боевые копья щетинились над шлемами сероглавой зарослью исполинского репейника.

Последнюю милю до лагеря франков они проделали пешком, бросив — несмотря на бурчание Бьерна, жалевшего, что пропадают такие деньги, — лошадей на лесной поляне. И уже через полчаса осторожного продвижения, едва ли не ползком, Скагги внезапно схватил Бьерна за запястье и молча указал на невысокий склон. В двадцати локтях от них под пышно разросшимся кустом боярышника стоял, опираясь на копье выше своего роста, воин. Стоял он неподвижно, то и дело обшаривая взглядом местность вокруг.

Крепкий человек, с толстой бычьей шеей и выпирающим над наборным поясом пузом.

По всяком случае к скорости его сложение не располагает, решил Скагги.