Что же касается военных переговоров августа 1939 г., то – в условиях срыва предшествовавших им политических переговоров – они изначально были обречены на неуспех. Более того, советская сторона имела достаточно оснований полагать, что партнеры не принимают их всерьез: постоянные проволочки с посылкой делегации, низкий ранг делегатов, отсутствие у них необходимых полномочий и т.д. «Таким образом, для англо-французской стороны речь шла о ведении бесплодных переговоров, которые было желательно затянуть на максимально долгий срок, что могло, по мнению Лондона и Парижа, удержать Германию от начала войны в 1939 г. и затруднить возможное советско-германское сближение. Со своей стороны советское руководство, будучи в целом осведомлено о подобных намерениях англо-французского руководства, назначило представительную военную делегацию , обладавшую всеми возможными полномочиями. Были разработаны варианты военного соглашения, которые можно было смело предлагать партнерам, не опасаясь, что они будут приняты».[378] Сколь ни категоричным может показаться последнее высказывание М.И. Мельтюхова, оно основано на подробно цитируемых им документах. Даже антисоветски настроенный Д. Хоггэн признал: «Трудно отрицать, что Галифакс в полной мере заслужил такое отношение».[379]

Недоверие сторон в отношении истинной позиции и истинных намерений друг друга с самого начала было не только сильным, но и взаимным (замечу, что его подогревали постоянные антисоветские высказывания польских лидеров в беседах с представителями Англии). И Лондон, и Москва выдвигали все новые предложения и контр-предложения, как бы проверяя пределы готовности партнера к компромиссу, поэтому относить медлительность и конечный неуспех переговоров только на счет неуступчивости советской стороны, как это делали британские дипломаты, по меньшей степени несправедливо. Участие Советского Союза в войне против Германии неизбежно приводило к необходимости прохождения частей Красной армии через территорию Польши или Румынии, что, как известно, оказалось неразрешимой проблемой уже в период судетского кризиса, и продолжало оставаться таковой, когда танки Гудериана пересекли польскую границу с другой стороны.

Трудно не согласиться и с другим выводом М.И. Мельтюхова: «Весной-летом 1939 г. Англия и Франция вновь старались найти приемлемую основу соглашения с Германией, используя для давления на Берлин угрозу сближения с СССР. Однако было совершенно очевидно, что они не горели желанием иметь Москву в качестве равноправного партнера [Об этом говорит и такой факт: британское правительство посчитало «унизительной» поездку в Москву Галифакса, хотя приглашавший его на переговоры Молотов был не только наркомом иностранных дел, но и председателем Совнаркома, т.е. премьер-министром.] – это полностью противоречило их внешнеполитической стратегии».[380] Сталин и Молотов оказались не глупее Галифакса и атлантистский маневр с «клином» разгадали. Теперь «московский Тильзит» Молотова-Риббентропа становится еще более понятным.

Такие разные по своим взглядам и подходам историки, как К. Квигли и Д. Хоггэн, прямо делали вывод о сознательном провоцировании войны Галифаксом. Честно говоря, верится в это с трудом, но… как еще интерпретировать факты? Поневоле вспомнишь знаменитый вопрос Милюкова: «Что это, глупость или измена?!» А. Тэйлор склонялся к первому варианту: «Война 1939 г. отнюдь не планировалась заранее. Она была ошибкой, результатом дипломатических промахов обеих сторон».[381]

В книге «Англо-американский истеблишмент», написанной в 1949 г., но увидевшей свет только 32 года спустя, через четыре года после смерти автора, Квигли обосновал второй вариант, придя к такому выводу несколько неожиданным путем. Он исследовал не дипломатические перипетии последних предвоенных лет, но механизм функционирования британского истеблишмента на протяжении более полувека – от Сесила Родса до конца Второй мировой войны.[382]

Галифакс входил во «внешний круг» неформальной, но четко структурированной и очень влиятельной группы, которая сформировалась в 1890-е годы вокруг пассионарного империалиста Сесила Родса, мечтавшего подчинить британскому влиянию всю Африку, и его единомышленника лорда Милнера, многократно входившего в состав правительства. Кроме Милнера (Роде рано умер) к старшему поколению группы принадлежали барон Натан Ротшильд, лорды Розбери и Бальфур, премьер Южно-Африканского Союза Смэтс и другие. В описываемое нами время почти все они или умерли, или отошли от дел, но на смену пришло выращенное ими новое поколение, лидерами которого были лорды Астор и Лотиан (посол в США в 1939-1940 гг.). В «концерте» с ними играли влиятельные политики Саймон, Хор и Эмери, многолетний издатель «Тайме» Доусон, популярные политические аналитики и публицисты Лайонел Кертис, Арнольд Тойнби и Эдвард Карр (двое последних хорошо известны как историки) и еще многие чиновники, интеллектуалы, лоббисты и даже священники. Следует добавить, что большая часть членов группы была связана общностью образования (Оксфорд), карьеры (служба за границей или в колониях, особенно в Индии и Южной Африке, затем в Лиге Наций), тяги к интеллектуальному «пиару» (книги, статьи и лекции по вопросам колониальной и внешней политики, обычно с публичным восхвалением товарищей по группе), а также родственными связями (это Квигли описал настолько подробно, что у читателя начинает рябить в глазах от перечисления имен, титулов и дат). Большая часть биографий членов группы, включая статьи в наиболее авторитетном британском «Национальном биографическом словаре», написана ее же членами (это характерно и для масонства). Временами деятельность группы вполне подпадала под определение «тайное общество». Кстати, именно такова была первоначальная задумка Родса, никогда не доверявшего «публичным людям», но верившего в личную преданность и взаимные интересы.

С этой группой, члены которой часто собирались в загородном имении Асторов Клайвден, связан созданный левыми журналистами, а затем историками миф о «клайвденской клике» – круге консерваторов, стоявших за Чемберленом, более всего на свете желавших расправиться с Советским Союзом, а потому старательно «умиротворявших» Гитлера в Европе. Доля правды в этом есть, но незначительная, а сама эта интерпретация неверна и опасна, потому что игнорирует главное. Группа сложилась задолго до большевистской революции и вне какой-либо связи с Россией. Ее членов более всего волновало укрепление Британской империи, а затем Британского содружества наций, сама концепция которого была разработана ее идеологами. Позиция группы изначально была антигерманской, что четко проявилось в годы Первой мировой войны и во время Парижской конференции, в работе которой участвовали многие ее члены. В Германии, вне зависимости от ее политического режима, они всегда видели главного врага, хотя формы и методы борьбы с ним менялись – отсюда возможные заигрывания и с Берлином (оппозиция подчеркнуто жесткой линии Ллойд Джорджа на рубеже 1918-1919 гг.), и с Москвой (поддержка, хотя и с оговорками, идеи «коллективной безопасности» в середине 1930-х годов). Группа была настроена антирусски и антисоветски, но опасалась не столько «первого в мире государства рабочих и крестьян», сколько продолжения экспансионистской политики России в Центральной Азии, особенно в направлении Индии. Советские историки вообще были склонны преувеличивать внимание, которое уделялось нашей стране за рубежом. «Клайвденцев» куда больше волновали Индия, Ирландия, Палестина, Лига Наций и отношения с доминионами, а также с Германией и Францией (последней они, кстати, тоже не симпатизировали).