* * *

– Давай, давай, думай, ну же, давай, давай, давай! – кричала Сторин, продолжая стучать по письменному столу от досады.

По мере того как день клонился к вечеру, она снова и снова без малейшего прогресса перебирала факты, но по-прежнему была не в силах найти новое направление. Часы безжалостно тикали, и девушка обнаружила, что ее разум кружит по одним и тем же местам, забредая в глухие переулки и тупики.

И чем больше она старалась, тем неуловимее становились приходящие ей в голову идеи. Сторин подумала, что, возможно, перемена обстановки подстегнет ее воображение, и поэтому отправилась на прогулку и покаталась на машине, а потом приняла ванну и теперь снова сидела дома и плакала, надеясь, что наступит просветление. Но все было тщетно. Вдохновение и интуиция покинули ее – сказывались бессонные ночи, – а единственный человек, способный ответить на мучившие ее вопросы, умер и унес с собой в могилу свои секреты. Мэтти закрыла лицо руками: ей оставалось лишь молиться о чуде в мире, который давно покинул Бог.

И тут проскочила искра. Позже девушка не могла вспомнить, что привело к ее появлению, но среди тлеющих угольков ее уверенности в себе вдруг, неожиданно возродившись, засияло жаркое пламя.

Быть может, не все еще кончено…

Два часа спустя явился Краевски с большой коробкой горячей пиццы. Он позвонил подруге, но никто не снял трубку, и тогда он заволновался, но попытался скрыть свою тревогу за пепперони с сыром. Войдя, он обнаружил Мэтти в углу комнаты, на полу: она сидела в темноте, с прижатыми к груди коленями, которые обхватила руками, и плакала.

Заместитель редактора молча опустился рядом на колени, и на этот раз женщина позволила ему себя обнять и утешить. Однако прошло некоторое время, прежде чем она заговорила:

– Джонни, ты сказал мне, что если я не смогу сопереживать, то никогда не стану настоящим журналистом, а буду порхать как бабочка. Теперь я понимаю, что ты был прав. До сегодняшнего дня я лишь пыталась раскопать историю – о, да, грандиозную историю! – но для меня было важно одно: мое имя на первой полосе. Как в фильме – поймать всех преступников, совершенно не думая о цене, которую придется заплатить. Я играла роль неустрашимой журналистки, пытающейся отыскать правду в практически безнадежной ситуации. Но это больше не игра, Джонни…

Сторин посмотрела гостю в глаза, и он увидел, что ее слезы были не слезами страха или боли, а символом облегчения, словно она наконец выбралась из трясины на твердую землю.

– Я хотела получить историю, грандиозную историю. Я отказалась от своей работы и даже растоптала твои чувства только из-за того, что ты оказался на моем пути. А теперь я готова все отдать, чтобы этой истории не было, но уже слишком поздно. – Мэтти схватила друга за руку – сейчас ей необходимо было выговориться. – Ты понимаешь, Джонни, здесь нет совпадений. Уолтон отказался от предвыборной гонки из-за шантажа. Кто-то избавился от него, как прежде избавился от Коллинриджа, Маккензи или Эрла. А потом и от О’Нила.

– Ты понимаешь, что говоришь? – нахмурился Кра-евски.

– Смерть О’Нила точно была самоубийством или убийством. Скажи мне, ты слышал, чтобы кто-то покончил с собой в общественном туалете?

– Мэтти, мы имеем дело не с КГБ.

– В деле О’Нила я этого не исключаю.

– Господи!

– Джонни, кто-то готов на все, чтобы обеспечить победу человеку, который через несколько часов станет самым могущественным политиком в стране.

– Это ужасно. Но кто?..

Девушка яростно стукнула ладонью об пол.

– Проклятье, в этом и состоит проблема! Я не знаю! Я сижу здесь, в темноте, зная, что существует человек, имя и некие улики, способные дать ответ, но не могу их отыскать. Все ведет к О’Нилу, но он мертв…

– А ты уверена, что это не может быть сам О’Нил, который оказался настолько глубоко вовлечен в эту аферу… что испугался, потерял контроль и покончил с собой?

– Нет! Конечно, это не О’Нил. Этого не может быть… – И вновь в мыслях Мэтти вспыхнуло пламя, согрев ее, и свет этого пламени развеял часть тумана, который окутывал ее разум. – Джонни, пока О’Нил играл свою роль – а он, скорее всего, стоял за большинством утечек, – ему было не по силам провернуть всю комбинацию самостоятельно. Источниками утечек были люди из правительства, а не из партийного аппарата. Речь идет о секретной информации, которая доступна далеко не всем членам Кабинета, не говоря уже о партийных функционерах.

Сторин сделала глубокий вдох, словно это был первый глоток свежего воздуха за последние дни.

– Неужели ты не видишь, что все это значит, Джонни? Должно быть общее звено. Обязательно должно быть, и если мы его отыщем…

– Мэтти, мы не можем сдаться. Должен найтись способ. Послушай, у тебя есть список членов Кабинета министров?

– Лежал в ящике моего письменного стола.

Краевски вскочил на ноги, принялся шарить в ящике и вскоре отыскал список. Широким движением он очистил место на столе, отодвинув в сторону бумаги, книги и газеты и открыв гладкую белую ламинированную поверхность. Белизна стола напоминала чистую страницу, ждущую, чтобы ее заполнили. Джон схватил фломастер и написал на ламинате все двадцать два имени из списка.

– Итак, кто может нести ответственность за утечки? – повернулся он к подруге. – Давай, Мэтти, думай!

Теперь он тоже увлекся идеями девушки. А она не шевелилась, застыв в своем углу и обратившись к последним ресурсам собственного разума, чтобы расставить все по местам.

– Следует выделить три утечки, которые могли исходить только из Кабинета, – наконец заговорила журналистка. – Сокращение затрат на Территориальную армию, аннулирование программы расширения медицинского обслуживания и одобрение лекарств «Ренокса». О’Нил не мог узнать о них самостоятельно. Но кто в правительстве мог это сделать?

Мэтти начала медленно перечислять всех членов Кабинета министров, которые на самом раннем этапе знали об этих решениях, а Краевски принялся лихорадочно ставить галочки возле написанных на столе имен.

«Кто является членом комитета, имевшего дело с важными военными вопросами, и мог участвовать в решении о сокращении финансирования ТА? – попыталась сообразить Сторин. – Думай, Мэтти, хотя тебе так хочется спать!» Постепенно ей удалось сосредоточиться. Министр обороны, министр финансов и премьер-министр, естественно. Проклятье, кто еще? Да, правильно, министр по вопросам занятости и министр иностранных дел. А вопрос о финансировании больниц решал другой комитет, в состав которого входили министры здравоохранения, торговли, промышленности, образования и окружающей среды.

Теперь она молилась о том, чтобы не пропустить ни одного имени. Членство в таких комитетах и само их существование считалось государственной тайной, из чего следовало, что подобная информация никогда нигде не публиковалась, оставаясь еще одним поводом для сплетен в кулуарах Вестминстера. Однако система была чрезвычайно эффективной, и Мэтти не сомневалась, что никого не пропустила.