– Я думаю, там внутри кто-то есть! – крикнула Ирен бригадиру пожарных.

– Хорошо, хорошо! Отойдите в сторону! Выйдите из сада и не мешайте работать!

Молодой компьютерщик из региональной технической службы слушал в «Ютубе» Моррисси[70]. Альбом «Воксхолл и я». Ладно, допустим, сейчас Моррисси гордиться особенно нечем. К старости он сделался грязным придурком. Но это все ерунда… А разве ерунда его золотой голос, когда он поет «Теперь мое сердце довольно»[71]? Кто лучше Моррисси мог подобрать слова к его сердечной боли, к одиночеству, к хандре, которая его охватывает, едва он проснется, к депрессивной уверенности, что он принадлежит к семейству лузеров, кому жизнь никогда не улыбалась? И потом, разве Ноэл Галлахер[72] не сказал: «Сколько бы ни было написано о любви, ненависти или дружбе, он все равно скажет лучше. Потому что он лучший бард всех времен»?

Вот так-то, черт тебя дери, Моррисси…

Он огляделся вокруг. Можно подумать, что все разошлись по домам. Жандармерия опустела.

Парень крутнулся на стуле, вгляделся в экран. Все оказалось дольше, чем он рассчитывал. Порты и уязвимости он просканировал. Настало время перейти к атаке.

Он не был истинным хакером.

До сегодняшнего дня он занимался только тестовыми вторжениями в виртуальные объекты атаки, подготовленные инструктором. Эта атака будет для него первой реальной. В жаргоне хакеров есть выражения белые шляпы и черные шляпы, джедаи и ситхи. Джедаи – это «хорошие мальчики», хакеры этичные. Ситхи – «плохие мальчики», хакеры агрессивные и недобрые. И сейчас ему, джедаю в белом головном уборе, пришло время на практике осуществить все, чему он научился.

– Внутри тело.

Ирен посмотрела на бригадира пожарных. Сервас видел, как она потрясена. И в жаркой, недвижной ночи настал миг всеобщей полнейшей апатии, когда никто не смог вымолвить ни слова. Все началось заново… И они не смогли этого предотвратить. Они опять приехали слишком поздно. Им не удалось его спасти. Сервасу хотелось кричать. Они отдали и себя, и свое начальство в лапы прессы. Так сказать, оказались не на высоте. Теперь потребуют заменить их, чтобы полетели их головы.

На помощь Кастеня рассчитывать нечего: прокурор опять попытается обезопасить себя.

Но это все вещи второстепенные. Главное – погиб человек. И они не смогли предотвратить убийство.

Внутри у него все перемешалось: ярость, печаль, разочарование…

Над переулком стлался тошнотворный запах мокрой гари. Из калитки на асфальт, заросший травой, как паршой, вытекали потоки черной воды. От крыши поднимались десятки мелких дымков. С площадки все еще долетали звуки праздника. Толпа не заметила драмы, разыгравшейся меньше чем за полчаса в нескольких десятках метров. Пожарным удалось нейтрализовать и загасить огонь и не дать ему охватить весь дом. Но Фредерик Розлан погиб.

Это его тело обнаружили в доме.

– Вы снова потерпели поражение, – холодно сказала Изабель Торрес Ирен и Сервасу, буквально расстреляв их взглядом. – И последствия коснутся нас всех.

Она подошла к ним, когда подъехали пожарные. И именно она приняла решение не прерывать праздник: лишние зеваки тут были ни к чему.

– А мне еще предстоит разруливать эту паршивую ситуацию.

Сервас заметил, что мэр нервничает. Как и всякому хорошему политику, ей было свойственно считать себя центром мира. «Однако мир хранит хорошие воспоминания о политиках прошлых времен», – подумал он.

– С этого момента здесь место преступления, – заявила Циглер, не обращая внимания на все реплики и обращаясь к зевакам, стоявшим поодаль. – Эта зона будет огорожена.

Она достала телефон, чтобы запросить помощь, но его экран вдруг засветился.

– Ангард?

– Делайе появился, он здесь, – объявил в трубке жандарм.

Циглер тряхнула головой.

– Что?

– Жильдас Делайе… Я его вижу. В нескольких метрах от меня… В толпе…

Ирен нахмурилась.

– А что он делает?

– Ничего… Вид у него какой-то растерянный. Озирается кругом.

Она ушам своим не поверила.

– Хватайте его! – крикнула она в трубку. – Сейчас же! Мы идем! Делайе, – бросила она Сервасу, – он там, на площади…

Она ринулась бегом обратно на площадь. Сервас быстро взглянул на Изабель Торрес, потом на бригадира пожарных и кашлянул.

– Оставляем вас разруливать эту паршивую ситуацию, – поддел он мэра.

А после счел своим долгом догнать Ирен.

– Что вы делаете?! – визжал Жильдас Делайе в наручниках. – Что вы делаете?!

Он чуть не плакал. Все смотрели на них и отходили в сторону. Толпа следила за каждым их движением, и Сервас с тревогой наблюдал за группой Уильяма Геррана: они тоже не упустили ни одной мелочи в ходе ареста учителя. «Праздник достиг апофеоза», – сказал себе Сервас.

– Что вы делаете? – все повторял Делайе, пока его вели в жандармерию, располагавшуюся в трехстах метрах отсюда.

– Что это у вас? – спросила Циглер, указав на его перевязанную правую руку.

– Я обжегся!

– Вы… что?

– Обжегся!

Ирен взглянула на Серваса.

– И где это вы обожглись? – осведомилась она, пока они быстро шли по улице под взглядами всей столпившейся на площадке улицы.

Делайе поморгал, видимо, сообразив, к чему они клонят.

– Я сжигал одежду жены.

– Через столько лет? – резко оборвала она.

Их шаги гулко отдавались в темноте. Ирен вела Делайе под локоть, руки его были сцеплены за спиной наручниками. Их окружали с полдюжины жандармов. Ангард и Сервас замыкали процессию. Они проходили мимо уличных фонарей, оказываясь то в одном пятне света, то в другом, и тени то обгоняли их, то отставали.

– А почему бы и нет?

– Где вы были сегодня весь день? – строго спросила она.

– В горах! Мне захотелось подышать свежим воздухом.

Их маленький отряд шел очень быстро. Сервас поглядывал назад.

– Мы вас разыскивали, – сказала Ирен.