– Я увидел ваши непринятые вызовы, когда вернулся: телефон я с собой не брал.

– И вы не сочли нужным нам позвонить?

Он пожал плечами.

– Я подумал, что вы сами, так или иначе, мне позвоните, – ответил он, пошевелив за спиной руками в наручниках. – За что меня арестовали? В чем меня обвиняют?

– Жильдас Делайе, – объявила она официальным голосом, – с этого момента, с ноля часов тринадцати минут двадцать пятого июня, в связи с расследованием убийств вы задержаны на двадцать четыре часа с возможностью продления задержания еще на двадцать четыре часа…

0. 30

– Как вы получили ожог? – повторила Ирен Циглер.

– Я уже сказал: я сжигал вещи своей жены и случайно обжегся.

– Где это случилось?

– В горах. Она обожала горы. Там есть одно место, одна долина, которую она особенно любила. Именно там я развеял ее пепел после смерти.

– М-м-м… Почему вы выбрали именно эту дату? Именно сегодня?

– Три дня тому назад был ее день рождения. К тому же я принял одно важное решение. Я собираюсь уехать из долины. С меня хватит всех этих подозрений, слухов и обвинений… И я сказал себе, что настало время сжечь все, что напоминает мне о нашей прошлой жизни. Настало время перевернуть страницу. Я сохранил только фотографии. И хорошие воспоминания… Во всяком случае, я так думаю.

Сервас посмотрел на Ирен. Лицо ее было непроницаемо. Она пристально глядела Делайе прямо в глаза, как смотрят врачи.

– М-м… А что вы делали сейчас на площадке?

Учитель взмок и принялся вытирать запотевшие очки изнанкой рубашки.

– То же, что и все остальные: я пришел посмотреть на праздник. Обошел площадку кругом…

Голос его дрожал, хотя он и старался твердо выговаривать слова. Ирен согласно кивнула.

– А до начала праздника где вы были?

– Дома…

– Мы к вам заходили, вас дома не было.

– Я же вам уже сказал, – парировал он, и в голосе его зазвучало отчаяние. – Я еще был в горах и только что вернулся.

Ирен надолго задержала взгляд на дрожащей руке учителя, которая протирала очки. Сервас понял, что она это делает намеренно, чтобы тот заметил, что она видит дрожь.

– Понятно… Значит, вы отправились в горы, чтобы сжечь вещи вашей жены и помедитировать, так?

– В какой-то мере…

– Так или не так?

– Я не медитировал в полном смысле этого слова, как вы выразились. Я просто бродил… И думал о жене… И о сыне тоже…

Сервас увидел, как у него увлажнились глаза. Ирен помолчала.

– Хорошо. Господин Делайе, вы знакомы с Фредериком Розланом?

Он заметил, что учитель занервничал.

– Нет… А кто это?

– Рабочий с карьеров.

– А почему я его должен знать? У него дети есть?

– Насколько мы знаем, нет.

– Но в таком случае с чего мне его знать?

Это было логично. «Слишком логично, – подумал Сервас. – Врет. Он был знаком с жертвой».

Теперь Жильдас рассматривал свои руки.

– Господин Делайе, – снова заговорила Циглер, – я полагаю, что вы сказали нам неправду…

Она тоже это почувствовала. Жильдас удивленно поднял голову.

– Что?

– Я полагаю, что вы сказали нам неправду про Фредерика Розлана. Или я ошибаюсь?

– Да что же это такое! Я…

– Я напоминаю вам об ответственности за дачу ложных показаний в ходе задержания… – сурово отрезала она.

В ее тоне появилась угроза. Ирен ледяным взглядом впилась в Жильдаса Делайе. Тот опустил голову.

– Господин Делайе, вы меня слышите?

Тот кивнул.

– Да…

– Итак?

– Да… то есть нет… то есть да: я знаю, кто это.

Ирен посмотрела на Серваса.

– Откуда вы его знаете?

– Его племянник – мой ученик…

– А откуда вы знаете, что это его племянник?

Он долго молчал, прежде чем ответить.

– Розлан однажды поймал меня у выхода из коллежа. Он пытался меня… припугнуть.

– Припугнуть? Как это понять?

– Его племянник – тупица и хулиган, – сердито заявил Делайе. – И главный нарушитель порядка в классе. Он держит всех в страхе и изводит учителей своими выходками. Я его неоднократно вызывал к директору коллежа и писал замечания в дневник, чтобы дома обратили внимание на его поведение. А потом однажды вечером Розлан дождался меня у выхода. Я с ним знаком не был. Но он сказал, что этот парень – его племянник.

Делайе быстро всех оглядел.

– Он спросил, за что я так ополчился на его племянника и почему я к нему все время придираюсь. И не из той ли я породы людей, которые сильны со слабыми и слабы с сильными. И, говоря это, все пытался воздействовать физически: теснил, почти толкал.

В глазах учителя вспыхнула неприкрытая ненависть.

– Я ему напомнил, что слово «слабый» неточно по отношению к его племяннику, что тот всегда сам задирается, потому что он настоящий хулиган. И если дядюшка хочет сделать племяннику доброе дело, было бы лучше обучить его хорошим манерам, вместо того чтобы пугать учителей.

– И как он отреагировал?

Делайе вздохнул.

– Он сказал, что если я не уймусь, то он ко мне придет и набьет мне морду… И еще пригрозил, что пустит слух, будто я… педофил… Не знаю, какая из двух угроз напугала меня больше.

Ирен подняла брови.

– И что вы после этого сделали?

Он снова вздохнул, и правое веко у него задергалось.

– Вы же знаете, с какой скоростью распространяются такие вещи… В наше время малейший слушок… И ты уже виновен, задолго до того как тебя осудят.

Они ожидали продолжения.

– И я сдался. Перестал делать замечания племяннику. Может, по сути, он был прав. Наверное, я чересчур ополчался на парня…

Ирен, не отрываясь, смотрела в глаза Делайе.

– И это помогло? Парень перестал безобразничать?

Сервас уловил в ее тоне желчную насмешку.

– Нет, конечно… Стало только хуже…

На лице Циглер появилось выражение притворного сочувствия. Она немного помолчала.

– Жильдас, то письмо, которое вы нам показали, вы написали сами?

– Что?

– Мне повторить вопрос?

Он потряс головой. Лоб его покрылся каплями пота. Сервас и сам взмок. Должно быть, испортился кондиционер. Или его нарочно выключила Ирен.