litbaza книги онлайнРазная литератураОчерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 83 84 85 86 87 88 89 90 91 ... 189
Перейти на страницу:
Самозванца в Московском государстве пошли толки о том, будто бы во главе правления теперь должен стать кто-либо из романовского рода. Немецкое донесение из Нарвы от 27 мая, разумеется составленное по речам русских ивангородцев, прямо говорит об этом («das einer von den Romanowitzen soll gubemator sein»). Подобные слухи могли дойти до самого царя Василия и, конечно, должны были его смутить. Но из слов Хвалибога и Симонетты можно заключить, что были еще и иного рода толки о Филарете: его считали сторонником первого Самозванца, не изменившим ему и после рокового переворота 17 мая; признавали Филарета даже причастным к тому движению против Шуйского, которое было возбуждено подметными письмами и разыгралось в уличный беспорядок 25 мая. Очень трудно понять, как мог Филарет Никитич в одно и то же время открывать в Угличе мощи настоящего царевича Димитрия и агитировать против Шуйского во имя самозваного царя Димитрия. Можно с полным основанием заподозрить и отвергнуть достоверность подобных обвинений, но совершенно неизбежно с ними считаться при объяснении того, чем руководился царь Василий в своем недоверии к Филарету и его родне. В смутные дни своего воцарения, еще не овладев окончательно властью, Шуйский должен был всего остерегаться и всех подозревать. Для него было достаточно и неосновательного повода, чтобы принять меры против таких влиятельных и притязательных бояр, каковы были Романовы. В том, что Шуйский боялся не одного только Филарета, а всего вообще круга его близких и друзей, убеждает нас внезапная отставка от должности кравчего князя Ивана Черкасского, известного нам по «делу Романовых» племянника Никитичей. Он играл уже в 1601 году видную роль среди своей родни и потому был тогда особенно заподозрен. Шуйский сделал его кравчим после ссылки в монастырь князя Ив. А. Хворостинина, бывшего в этой должности при Самозванце, но вскоре же и отставил – неизвестно за какую вину. Есть поводы думать, что царь Василий имел основание бояться романовских племянников и зятьев. Во всяком случае, оскорбление, нанесенное царем Василием в деле о патриаршестве старшему Никитичу, не могло быть прощено и забыто романовским родом. Одно это дело, помимо всех прочих счетов, должно было поставить Романовых и их родню далеко от новой династии, в ряды ее недоброжелателей, а в удобную минуту – и явных врагов[97].

Как видим, отношения царя Василия и стоявших за ним княжат к другим кругам московской знати сложились неудовлетворительно. Новый царь не пользовался общим признанием со стороны высшего служилого люда и в первые же дни власти имел уже дело с боярской крамолой и считал себя вынужденным сменить названного патриарха. Боязнь новой крамолы заставила его спешно венчаться на царство, всего через две недели по воцарении, и притом без обычной пышности, «в присутствии более черни, чем благородных», как заметил один иностранец. Царя венчал даже не патриарх, а новгородский митрополит Исидор; зато венчанный царь свободно и без прекословия мог переменить им сделанный выбор патриарха. Когда с июля рядом с венчанным царем стал поставленный тем же Исидором патриарх Гермоген, дело организации правительства было закончено, и бояре-княжата, казалось бы, могли сказать, что их цель достигнута. Однако в их собственной среде вряд ли существовало согласие и взаимное доверие. Не ограниченный формально в своей власти, В. Шуйский не был расположен ничем стесняться и, по словам летописи, начал «мстить» тем, кого считал своими недругами, кто ему «грубил», а олигархи, окружавшие его, – Голицыны, Куракины и Воротынский – смотрели на царя как на своего ставленника и держали себя с известной независимостью. Современники замечали, что в те дни бояре в Москве имели более власти, нежели царь. В присутствии Маржерета Шуйский во дворце сам упрекал окружающих бояр в своеволии и кознях, говоря при этом, что они имеют власть низложить его открыто и прямо, если не желают ему повиноваться. Во всех этих и подобных сообщениях проглядывают намеки на расстройство олигархического кружка. Он сплотился лишь на короткое время, чтобы сломить своих недругов и взять у них власть, но, достигнув успеха, оказался неспособным для дружной деятельности и согласного управления страной. Чем дальше шло время, тем более и более вскрывался разлад в этой высшей боярской среде; мало-помалу ясней становилась холодность стороны Голицыных к стороне Шуйских, пока наконец В. В. Голицын вместе с Воротынским не принял открытого участия в низведении царя Василия с престола[98].

Так образовались отношения в высшем московском обществе. Неблагоприятно для царя Василия оказывалось и настроение московской толпы. С этой толпой чем далее, тем более приходилось считаться по той причине, что у нее образовалась привычка к вмешательству в политические дела. Еще при жизни царя Бориса вести о Самозванце и подметные его грамоты втягивали московское население в политическую борьбу; сам Борис обращался к этому населению через патриарха и В. И. Шуйского с объявлениями о самозванстве названного царевича. На улицах и площадях Москвы ловили известия о военных действиях и радовались успехам Самозванца: «Радеюще его прихода к Москве, егда слышат победу над московской силой Борисовой, то радуются; егда же над грядущаго к Москве чаемого Димитрия победу, то прискорбии и дряхлы ходят, поникши главы» – так обличал своих современников очевидец тогдашних событий. Мы уже знаем, какую роль сыграла московская толпа при свержении Годуновых. За красносельскими торгашами и московской чернью тогда удобно могли спрятаться сами Шуйские, столкнувшие годуновское правительство в шуме и смятении уличного грабежа, насилия и пьянства. Уже тогда современники замечали, что, возбужденная политическими мотивами, чернь легко увлекается побуждениями совсем иного свойства и становится опасной для общественного порядка вообще. Переворот 17 мая 1606 года показал то же самое: в действиях черни против иноземцев так сплелись национальные мотивы и низменные инстинкты стяжания, что нельзя было сказать, чем охотнее толпа увлекалась: чувством ли ненависти против иноверцев или же влечением пограбить их «животы». После двух дней насилия и грабежа эта же еще не пришедшая в себя толпа была привлечена сторонниками Шуйского к делу царского избрания и своими криками поддержала их мысль поставить на царство князя Василия Ивановича. Но царское избрание ее не успокоило, и царь Василий, охотно пользовавшийся толпой для целей своей политики, теперь должен был стать лицом к лицу с народной массой, которая еще бродила и была опасна тем, что узнала свою силу, получила привычку к движению и, рассчитывая на безнаказанность, была согласна, по выражению Маржерета, еженедельно менять государя в надежде на грабеж. Надобно было ее успокоить и дисциплинировать, а у царя Василия на то не хватало сил, потому что сам он был посажен на царство и

1 ... 83 84 85 86 87 88 89 90 91 ... 189
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?