пока держался этой же толпой. Дело усложнялось еще и тем, что враги царя Василия обращались исподтишка тоже к московской черни, подымая ее на поставленного ею царя. Менее чем через неделю по вступлении Шуйского на престол, именно 25 мая, ему уже пришлось усмирять волнение черни, поднятой против него, как тогда думали, П. Н. Шереметевым. По словам Паерле, в народе, между прочим, обвиняли Шуйского и бояр в том, что они свергли истинного царя Димитрия. Может быть, в зависимости от этого народ 30 мая снова собрали именем царя к Лобному месту и здесь предъявили доказательства самозванства и еретичества свергнутого царя, изложенные в пространной грамоте. При этом народу читали и документы, относящиеся до сношений Самозванца с папой и поляками. Через три дня состоялось торжественное принесение в Москву мощей царевича Димитрия; 3 июня их поместили в Архангельском соборе. Этому церковному торжеству Шуйский придавал особенную политическую цену, полагая, что присутствие мощей в Москве сделает самозванщину невозможной. Но он жестоко ошибался. Неведомые ему враги смущали Москву подметными письмами о скором возвращении царя Димитрия; слухи о том, что Димитрий жив, шли повсюду, и Москва волновалась. Несколько тысяч черни 15 июня снова скопилось на Лобном месте, и сам царь вынужден был уговаривать народ разойтись. Через месяц – новое смятение против царя Василия, после чего, 23 июля, нашли нужным даже привести Кремль на военное положение: разобрали постоянный мост у крепостных ворот и расставили пушки. В августе произошло уже открытое междоусобие в государстве, и при первой вести о поражении царских войск царь Василий начал запираться в Кремле. Такая весть о неудачной битве пришла к Шуйскому, по одному свидетельству, 10 (20) августа и совпала с пожаром и нечаянным взрывом пороха в городских лавках. Царь пришел в страх и большое беспокойство. Таким образом, в своей столице В. И. Шуйский не мог считать себя в безопасности. Столичное население, как и боярство московское, не представляло собой твердой опоры для монарха, принявшего престол как «отчину» своих прародителей[99].

Настроение столицы должно было служить для Шуйского показателем настроения всей страны. Если московское население, своими глазами видавшее Самозванца, никак не могло увериться в его самозванстве и в том, что он действительно был убит, если оно не один раз бросалось к Кремлю под влиянием слухов и подметных листов, чтобы узнать наконец истину, то возможно ли было ожидать от провинциального населения, что оно сразу успокоится на заявлениях царя Василия о его предшественнике и не поверит слуху, что Димитрий, уже раз воскресший, воскрес и вторично? Шуйский этого и не ожидал. Он принял экстренные меры для того, чтобы представить стране доказательства своей правоты и правдивости. Разумеется, ему было известно, что говорилось после 17 мая. Как раньше не все поверили, что умер Борис Годунов, так теперь не все уверились в смерти Самозванца. Как раньше создалась легенда, распространившаяся на Руси и в Литве, что Борис с несметными богатствами ушел в Англию под видом торгового человека, так после переворота 17 мая рассказывались разные небылицы о спасении царя Димитрия и о том, что ему удалось убежать в Литву. Но между легендарными рассказами была очень большая разница в том отношении, что басни о Борисе не могли получить практического значения, ибо некому было ими воспользоваться, а слух о спасении Димитрия очень многим оказался нужен и полезен. Все, кому был неприятен Шуйский и неугоден порядок, наставший с его воцарением, желали верить, что Самозванец еще существует. Понимая это, Шуйский с особенным усердием составлял грамоты и от собственного своего имени, и от имени бояр, и от имени царицы-инокини Марфы Нагой с объяснениями произведенного им переворота и с доказательствами своих прав на престол. Особенно старательно и литературно написана была грамота с извещением о принесении мощей царевича Димитрия в Москву и с изложением документов, взятых из канцелярии «расстриги». Грамоту эту рассылали из Москвы по городам в течение всего июня 1606 года, начиная со 2-го числа – дня, когда мощи царевича были принесены под Москву. Кроме официальных грамот, пущены были в ход и писания официозные. Новый «страстотерпец» царевич Димитрий был причислен к лику святых; ему были собором установлены праздники, «стихири и канон сложен». Но при этом «житие» составлено не было: его заменила известная «повесть», долго слывшая под неудачным именем «Иного сказания» и нами выше не раз указанная под названием «Повести 1606 года». Автор повести, писавший, кажется, в июне 1606 года, все свое изложение приноровил не столько к прославлению памяти царевича, сколько к величанию царя Шуйского и его рода. При этом он очень дипломатично и с большой ловкостью обошел молчанием вопрос об избрании патриарха после сверженного Игнатия и о заслугах членов олигархического кружка, главой которого был Шуйский, но зато он оправдал измену братьев Голицыных под Кромами. В повести современный ей читатель получал подробное изложение событий того времени, освещенное с точки зрения правительственной и сделанное с большим литературным уменьем. Повесть имела успех в письменности XVII века, но успех литературный, а не практический: ее читали и переписывали, сокращали и переделывали, но не следовали автору в его привязанности к царю Василию. Рядом с повестью поступило в оборот столь же официозное описание перенесения мощей царевича Димитрия, не имевшее, впрочем, большого распространения. Наконец, был составлен знаменитый «Извет» старца Варлаама, одного из спутников Григория Отрепьева во время его похождений в Литве. Это произведение, возбудившее достаточно толков в ученой критике, было если не сочинено, то редактировано очень близко от Шуйских, даже, может быть, ими самими. «Извет» давал полный отчет о том, где был и что делал Григорий Отрепьев со времени своего удаления из Москвы за рубеж и до тех пор, когда он, под именем царевича, двинулся из Самбора в московский поход. Как «Извет», так и прочие произведения, указанные выше, были составлены с большим искусством: без сомнения, над ними трудились люди, обладавшие остроумным и гибким пером. По некоторым намекам можно думать, что к авторству привлечены были лица из братии знаменитой Троицкой обители, прославленной немного лет спустя «борзыми писцами» иного склада и направления[100].

II

Отношение к перевороту 17 мая московских областей. Восстание северских и польских городов. Особенности движения 1606 года сравнительно с движением 1604–1605 годов. Программа Болотникова. Движение городов рязанских и украинных. Отличие рязанских дружин от дружин И. Пашкова. Волнение на волжских верховьях. Восстание в Среднем Поволжье и осада Нижнего Новгорода. Казачье движение с самозванцем Илейкой. Беспорядки местного характера. Как вообще определяется