общему верста-нию старались придать особую торжественность и важность и ради него вызывали в Москву даже выборных от местных дворянских корпораций. «Велено (читаем в памяти) дворяном и детем боярским из Деревские пятины выбрати дворян и детей боярских к Москве с челобитными о поместном верстаньи и о денежном жалованьи и бита челом государю царю и великому князю Димитрию Ивановичу всея Руси». Какой смысл должно было иметь челобитье и какая роль назначалась выборным, сказать трудно, но служилых людей действительно верстали землями и оделяли деньгами. Так, на Туле боярин князь В. К. Черкасский верстал служилых людей тулян, веневцев, пловлян и соловлян, новосильцев, одоевцев, чернян и епифанцев и выдавал им денежное жалованье «для его государева царского венца и многолетнего здоровья». В то же время в Нижнем Новгороде верстали и оделяли деньгами нижегородцев, муромцев и арзамасцев. Словом, при Самозванце служилые люди получили как бы экстренную награду от щедрого царя. Очень возможно, что по одной этой причине известие о внезапном убиении царя боярами произвело дурное впечатление на всех детей боярских вообще. Сами они не имели повода злобиться на царя Димитрия и радоваться воцарению Шуйского. Те из них, которые в 1605 году изменили Годуновым и предались Самозванцу, теперь могли в такой же мере, как и северские люди, бояться мщения от московских бояр. Олигархический характер нового московского правительства, состоявшего из родовитейших князей-бояр, также не говорил в его пользу во мнении простой служилой среды. Мелкие служилые землевладельцы, терявшие своих крестьян и людей в борьбе за рабочие руки, считали «сильных людей бояр» в числе злых врагов своего благосостояния. Крупное и льготное боярское землевладение переманивало, как мы знаем, рабочие силы с мелких хозяйств и вызывало горькие жалобы со стороны обиженных. Теперь представители этого боярского землевладения захватили в свои руки все государство и стали сами правительством; какой защиты мог ожидать от такой власти мелкий служилый землевладелец? Наконец, высшие слои заречного дворянства, по степени зажиточности и по служебному положению близко подходившие к московскому дворянству, имели свои причины быть недовольными царем Василием и его советниками. Новый царь осуждал служебный и придворный порядок московский, насажденный во времена Грозного и Годунова, и думал о возвращении к старине, уважавшей родословные притязания. Боярская реакция, давая торжество родословному принципу, тем самым закрывала дорогу к широкой карьере для всех тех, кого считала «худородными». А между тем эти «худородные» люди успели привыкнуть к новому московскому обычаю, по которому государь и малого творил великим. Для таких честолюбивых и притязательных, мечтавших о возвышении дворян, каковы были Ляпуновы и им подобные, боярское правительство было антипатично. Для них, по словам С. М. Соловьева, было привлекательно «восстание под знаменами Димитрия против Шуйского, то есть против правления бояр, охранявших старину, не допускавших в свои ряды людей новых»[104].

Так сплетались разнообразные мотивы, побуждавшие служилых людей заречных городов подниматься против Москвы. Когда войска Болотникова появились на верховьях Оки и имя царя Димитрия вторично стало взывать о поддержке законной династии, здесь образовались дружины детей боярских с выборными вождями во главе. «А начальники у тех воров были воеводы (говорит одна частная разрядная книга): у рязанцев воеводы Григорий Федоров сын Сумбулов да Прокофий Петров сын Ляпунов; а с туляны и с коширяны и с веневичи Истома Пашков, а на Веневе был сотник; а с колужены и со алексинцы и с иными городами Ивашко Болотников, князя Андрея Телятевского холоп; и иные воры были начальники». Любопытно, что привычный к тогдашнему чинопочитанию составитель разрядной книги назвал рязанских воевод не одним именем, но и отчеством. Пашкову отказал в отчестве, а Болотникова назвал только полуименем. В этом сказалось различие общественного положения названных лиц, которое нам необходимо отметить. Рязанские воеводы принадлежали к высшему слою местного служилого люда, и дружины их составились из детей боярских больших и средних статей, преобладавших на Рязани. Истома Иванович Пашков сам по себе был не мелкий служилый человек. За ним были в поместье на Венёве «село Воркуша, Воскресенское тож» и в Серпуховском уезде село Грецкое; не дослужившись до «головства», он, однако, дослужился до «сотничества» и в 1606 году был сотником у мелкопоместных детей боярских епифанцев. Эти дети боярские всего лет за двадцать перед тем были всей массой поверстаны в Епифань из казаков, сидели на мелких поместьях в 50, 40 и менее четвертей и служили государеву службу с пищальми, то есть представляли собой пешее гарнизонное войско, мало чем различавшееся в боевом отношении от стрельцов. Истома Пашков стал вождем именно такой служилой мелкоты. Так как его дружины немногим отличались от стрельцов и городовых казаков южной украйны, то в Москве «Истомку» смешивали иногда с «иными многими атаманами и казаками» воровского войска. На самом же деле он со своими детьми боярскими стоял особо от скопищ Болотникова, составляя средний слой между казачьим и холопьим войском Северской и Польской украйны и землевладельческими отрядами Ляпунова и Сумбулова. Если Болотников нес к Москве вражду к высшим классам вообще, если Ляпунов со своими единомышленниками поднялся против политической олигархии бояр, то Истома Пашков был представителем такой оппозиции, которой одинаково были присущи мотивы и социального и политического протеста[105].

Как известно, восстание Болотникова и дворян украинных и рязанских повело к упорной открытой войне с царем Василием. Мятежники наступали на Москву двумя путями. Болотников от Кром шел мимо Калуги и Алексина на Серпухов, которым и овладел. Рязанские дружины шли на Коломну и взяли ее. Соединившись на Оке, мятежники затем подошли к Москве, стали укрепленным лагерем в селе Коломенском и в деревне Загорье (или Заборье, у речки Даниловки на юг от Москвы) и в течение нескольких недель, с середины октября по 2 декабря 1606 года, держали Москву в осаде. Со времени первых успехов Болотникова под Кромами в августе и до поражения его под Москвой 2 декабря прошло около четырех месяцев. За это время движение против Шуйского успело распространиться далеко от своего главного очага, Северской украйны, принимая в различных местах различный характер. Прямому влиянию восставших заоцких городов подпали Малый Ярославец, Боровск, Можайск, Руза, Волок Ламский, Погорелое Городище, Ржев, Зубцов и Старица. Тяглое и служилое население этих мест было просто увлечено именем Димитрия, с которым являлись туда отряды из мятежных войск. В быту названных городов, полувоенных, полуторговых, малых и слабых, не было острых проявлений общественной розни и экономического кризиса, которыми страдали другие места московского центра и юга. Поэтому здесь заметна некоторая неопределенность настроения и политическое безразличие. Под давлением мятежников скоро и легко отпадают от Шуйского на сторону царя