Винс сжимает под столом мое бедро.

– Она хотела, чтобы ты меня бросила, – в отчаянии бормочет он. – Ее бесило, что у тебя есть кто-то, а у нее нет. Она всегда видела во мне угрозу.

Я смеюсь. От этого холодного уничтожающего смеха Винс просовывает руку себе между ног, чтобы проверить, все ли на месте.

– Посмотри на этот стол, Винс. Ты не угроза. Ты – никто. Твой мозг улитки может уяснить эту информацию? Он может уяснить твою огромную бесполезность для нашей жизни? – Вижу замешательство на его лице и добавляю: – Или мне нужно определить для тебя смысл жизни, дорогой муж?

Дыхание Винса становится частым и быстрым, слышимым только при выдохе, словно кастрирование перед компанией миллионерш сродни сердечному приступу. Забавный факт: проверка орфографии подчеркивает красным слово «миллионерши», а «миллионерша» – нет. В словаре нет упоминания миллионерш, что превосходно иллюстрирует мою точку зрения: мир позволит добиться своей цели лишь одной из нас. Так что неудивительно, что женщины пожирают друг друга. Поддержать свой вид – значит поддержать собственную чертову кончину. Это противоестественно.

Джесси не сильно, но властно хлопает ладонью по столу, чтобы привлечь внимание.

– Стефани, – говорит она. Полное имя – ой-ой, мамочка разозлилась. – Ты многое пережила за последние несколько недель, и я тебе сочувствую. Но я не стану сидеть и слушать, как ты поливаешь Бретт отборной грязью, когда ее здесь нет и она не может защититься и рассказать историю со своей стороны.

– Когда ее нет… – Замолкаю в озадаченной беспомощности. История полностью утрачивает «смысл», когда есть эмпирическое доказательство того, что мой муж трахал мою лучшую подругу в моей кладовой, на моем тигровом диване, на моей любимой скрипучей лестнице. Лучше поверьте, что следующие пару ночей я перемещала камеру, чтобы не выслушивать, будто это «было всего раз», когда предъявлю Винсу или Бретт, что все видела. Я не знаю, когда это началось, но знаю, как. Как я уже говорила, мы с Винсом спали в одной кровати только во время съемок, а когда Бретт жила с нами в тот момент, в межсезонный период, она занимала вторую спальню. Винс спал на диване, а Бретт украдкой посреди ночи спускалась вниз, чтобы набить рот. И в какой-то момент что-то произошло, а потом снова, и снова, и снова, пока я дремала с проколлагеновой гелевой маской на глазах, пытаясь отсрочить следующий год. Конечно, я не могла предъявить это кому-то из них. Входя в четвертый сезон, я все еще намеревалась сохранить наш брак. Но когда Бретт узнала, что я объявила ей холодную войну, то, наверное, сложила два и два и включила режим «Стеф знает, что я каталась на Винсе, как на велосипеде SPOKE, на первом этаже ее дома, и пытается меня уничтожить». И все же она не извинилась. Предпочла спасти собственную шкуру, вместо того чтобы проявить хоть унцию раскаяния. Я ее не виню, но ненавижу.

– Мы закончили, – объявляет Джесси прямо в камеру, фактически обращаясь к Марку. – Выключайте камеры.

Марк медленно снимает F55 с плеча, как будто опускает оружие. Ассистент оператора делает то же самое.

Мне хочется смеяться. Хочется плакать. И почему я не предусмотрела такой исход? Что Джесси ничего не предпримет? Я думала, главнокомандующий голубого мира подвергнет Бретт критике за то, что та воспользовалась ее доверчивастью. Думала, к ней применят ту же карательную меру, что и ко мне. Но никогда не рассматривала такой вариант, что Джесси ринется защищать Бретт, не ради Бретт, а ради самой себя. Если окажется, что участница обдурила Джесси, следуя за мной по пятам, Джесси будет выглядеть рохлей, неспособной удержать команду в узде.

Отразившееся на лице Келли облегчение вывело бы меня из себя, если бы я уже не сделала решительный шаг. Она понимает, что делает Джесси. Знает, что секрет Бретт не выйдет наружу. И с приторным сочувствием добавляет:

– Я понимаю, у тебя стресс после возвращения из Марокко. Из-за случившегося, – она уклончиво прочищает горло, – там. Но это была не твоя вина. Мы тебя не виним, просто хотим, чтобы ты получила необходимую помощь.

Необходимую помощь? О, голубушка моя. Только хирургическое вмешательство может восстановить меня, как и твою прохудившуюся, ослабевшую после рождения ребенка вагину.

– Надо установить возрастное ограничение, чтобы ездить на этих штуках, – заявляю я Келли.

– Но, – Джесси окидывает взглядом стол, чтобы убедиться, все ли слышали то же, что и она, ведь в моих словах нет логики, – это не Квеллер ехала за рулем.

– Нет, я имею в виду, для взрослых. Людей пожилого возраста. Пространственная ориентация резко ухудшается после тридцати четырех, как я слышала.

– Извини, – смеется Джесси, – но ты меня запутала.

– В шоу никогда не было женщины старше тридцати четырех, – поясняю я.

– Воу, – выдыхает Лорен, проведя инвентаризацию павших солдат и поняв, что я права. Джен подносит к губам стакан с водой и судорожно делает глоток. С тех пор как мы разместились за столом, она не произнесла ни слова и не выказала ни единой эмоции на лице, просто сидела, как бледная статуя. Я почти забыла о ее присутствии.

Джесси устало вздыхает.

– Всем жарко, все устали, Стефани. Джен явно себя плохо чувствует, и нам пора под кондиционер. Зря мы разместились здесь. Просто отпусти ситуацию. Езжай домой. Отдохни. Приведи свою жизнь в порядок.

Я не поеду домой, не отдохну и не приведу свою жизнь в порядок. Я больше никогда не вернусь домой. Тянусь через стол и накладываю себе салат из огромной керамической миски. Эти сучки пробудили у меня аппетит.

– Почему в шоу никогда не было женщины старше тридцати четырех? – не отступаю я.

Джесси разводит ладонями, словно я над ней прикалываюсь.

– Я не знаю. Извините, леди – и я собиралась сказать «джентльмен», но скажу просто «Винс», – что Стефани настроена испортить вам воскресенье. – Джесси поворачивается ко мне, превращаясь в разумного человека, которому поручено укротить сумасшедшую. – В нашем шоу никогда не было женщины старше тридцати четырех, потому что это шоу о поколении женщин двухтысячных, которые достигли удивительных высот без поддержки мужчины.

– Тридцатичетырехлетние и есть поколение двухтысячных, – обрушиваюсь я на нее. – И через год тридцатипятилетние будут поколением двухтысячных, и через год еще и так далее. Это же так просто. – Победоносно улыбаюсь. – Попробуй еще раз.

Джесси спокойно улыбается в ответ.

– Ладно, тогда оговорилась. Это шоу о молодых женщинах, которые достигли удивительных высот без поддержки мужчины. Так тебе больше нравится?

– О, определенно. – Ковыряю латук вилкой. Листья его пушистые, зеленого цвета. Это латук богачей, и он чертовски вкусный. – Ближе к тому, куда я веду. Так после тридцати четырех ты уже не молод?

Джесси с жалостью склоняет голову набок.

– Ты – нет. Извини, если тебя пугает эта реальность, но о тебе это говорит больше, чем обо мне. Мне сорок шесть, и я горжусь своим возрастом. – Ну конечно, ты же отмечаешь дни рождения при выключенных камерах. – Я горжусь тем, что обеспечиваю молодых женщин поддержкой, чтобы они оказались там, где я нахожусь сегодня. Тебе нужно перейти к следующему этапу с изяществом и гордостью. Великодушно передать эстафету.