– Убили. Он отказался платить los malosos, и за ним выслали парочку sicarios. Ее мать погибла вместе с ним. Никто из родных не удосужился ей сообщить. Когда юристы занялись распределением наследства, выяснилось, что мать не забыла в завещании и ее. Она оставила Чоле кое-какие фамильные драгоценности. Вот так моя жена все и узнала. Курьер принес посылку, а в ней ожерелье из граната и жемчуга, несколько серебряных украшений, пара брошек и письмо от душеприказчика. И она сломалась.

Болеро закончилось, ансамбль заиграл бойкую corrido в стиле tierra caliente.

– Давайте пока присядем, – попросила Ла Эспиноса. – Я бы еще выпила.

Они вернулись к столу; через пару мгновений возникла Эпифания с кувшином и налила Пепе в бокал охлажденную «Маргариту».

– Не знаю, зачем я вам это рассказываю, – заметил Мардер. Он налил себе еще стопку и опрокинул ее. Празднество потеряло четкость, превратилось в размытую фотографию, и пронзительный голос трубы казался неестественно громким. Послышался женский визг, потом крики повздоривших мужчин. Ну что ж, это нормально – на фиестах без драк не обходится. Интересно, выставил ли Скелли часовых? Нет-нет, ведь пока еще царило перемирие под знаком Санта Муэрте[130], белой богини, которой поклоняются все душегубы. Через день убийства возобновятся.

– Зато я знаю, – уверенно заявила Пепа. – Ну и что же произошло потом? Она сломалась, и?..

– И ее как бы не стало. Дети к тому времени учились в колледжах, а женщина, которую я любил двадцать с лишним лет, просто взяла и исчезла. Вместо нее объявилась другая, которая или костерила меня на чем свет стоит, или глотала таблетки и спала. Я предложил ей: давай съездим в Мексику, разберемся, что стряслось, встретимся с твоими родными. Но нет, она этого не хотела: уже слишком поздно, я разрушил ее жизнь и так далее, и тому подобное. Я думал, еще можно что-то предпринять – купить жилье у нее на родине, какой-нибудь симпатичный домик, удивить ее, затащить на самолет, а когда она окажется здесь, все наладится. Как-нибудь. Конечно, в голове у меня была каша, но я начал действовать. Вышел на одну женщину, которая занималась недвижимостью в приличном районе, мы стали ездить с ней по разным домам и… ну что тут скажешь? Мне паршиво, она хороша собой, ну и закрутилось у нас. Прямо у нее в офисе – на столе, на полу.

Он рассказывал свою ужасную повесть, а Пепа все слушала и слушала. Что выражало ее лицо: поощрение, безразличие, сочувствие? Как подозревал Мардер, это было профессиональное выражение, побуждавшее людей рассказывать свои трагические истории, – в стране, необыкновенно богатой на трагедии.

Когда он закончил, мексиканка не стала ничего комментировать, выражать соболезнования или, еще хуже, говорить, что он не должен себя винить. Она всего лишь взяла его за руку и сказала: «Давайте еще потанцуем». На площадке Пепа крепко обняла Мардера, прижавшись к нему всем телом, игнорируя темп звучащей песни; они медленно кружили в углу, как игрушечная вертушка на слабом ветерке. И кружась, Мардер то и дело бросал взгляды на Скелли и Лурдес, которые танцевали строго под мелодию; в свете фонариков-перчиков на их коже поблескивали бисеринки пота. Его кольнула боль, смешанная с раздражением, – не столько даже зависть, ведь он не променял бы свою жизнь на жизнь Скелли, сколько тоска от того, что у него самого жить настоящим моментом не получается. Его друг казался таким молодым в сиянии цветных огней, куда моложе Мардера. В чем тут дело – в жизни, избранной Скелли, или в гормонах роста? Пепа тем временем прижалась к нему грудью, положила голову на плечо. Как это понимать? Мардер решил ни о чем не думать и прожить этот танец, как прожил бы его Скелли.

Но не совсем.

– Вам удалось побеседовать с Лурдес? – спросил он.

Пепа ощутимо напряглась.

– Вообще-то, да.

– И?

Она отстранилась от Мардера и посмотрела ему в глаза.

– Вас это и в самом деле волнует?

– Да. Сейчас станете у меня выпытывать почему?

– Нет. Я обязана вам очень и очень многим, а к судьбе всяких смазливых девиц равнодушна как никто – равнодушней не бывает. Я поговорила с ней. Напомнила обо всех прелестях славы и богатства. У девочки с вниманием не лучше, чем у чайки, зато она, кажется, обожает заговоры, так что на мексиканском телевидении далеко пойдет. У священника насчет машины я не уточняла.

– Это уже моя забота. Завтра утром я еду в Ла-Уакану хоронить прах своей жены. Можем захватить и вас с ней.

– Нас с ней…

– Да, вам тоже придется ехать. Чтобы чайка не забыла про свой самолет.

Она немного помолчала, положив ему руку на плечо. Оба глядели на танцующую Лурдес. Точеное лицо девушки лучилось удовольствием, обещало любовь до гроба. Скелли впитывал все это, как губка, и не скрывал своего восторга: восхищение Лурдес, само ее присутствие смягчали его суровые черты, его жесткий взгляд.

– Такую потрясающую актерскую игру встретишь редко, – произнесла Пепа. – Говорю как профессионал.

Она прильнула к Мардеру, и их собственный, куда более причудливый танец продолжился.

Где-то часов после трех ночи музыканты убрали инструменты, получили свой гонорар плюс внушительные чаевые от Мардера и укатили обратно в трущобы. Женщины убрали со столов, фонари погасли. Мардер проводил свою партнершу до второго этажа – оба пьяно хихикали, ковыляя по темному коридору, пока не дошли до ее спальни. Он сжал руку Пепы и проговорил:

– Что ж, приятно было пообщаться. Серьезно, такого вечера у меня давно не выдавалось. По-моему, все от души повеселились, правда? Может, из-за самой этой ситуации – просто люди думают, что веселятся в последний раз.

– Мексиканцы всегда гуляют, как в последний раз. Это наша национальная черта. И для очень многих все так и есть. В смысле, вероятность довольно велика – особенно в Мичоакане.

– Да, верно. Но еще ведь мы верим, что мертвые всегда с нами. И, может, мертвым праздник тоже пришелся по вкусу. Может, жизнь и смерть не так важны, как нас учили. И вообще, нравится ли мертвым смотреть на веселье живых? Завидуют они или нет? Я, наверное, не стал бы завидовать. Когда умру, я намерен стать счастливым духом.

– А что еще вас не устраивало в вашей жене? – спросила журналистка.

– О чем вы?

Ноги уже не держали Мардера. Чтобы устоять, ему пришлось опереться на Пепу, обвив ее рукой.

– Вы рассказывали о своей жене, и я еще призналась, что она лучше меня по всем статьям. А вы возразили – нет, у нее было два недостатка. Первый – что она была чокнутая. А второй?

– А, да я имел в виду, что она мертва, а вы – нет. Конечно, если быть живым действительно лучше, в это порой не особо верится. Все, я начал нести чушь, пора на боковую.