— Есть, — отозвалась прозрачная тень от едва начавших проклевываться листьями кустов мелкой дикой сирени в сотне метрах от дома и разродилась вампиром.

— Эверн, бездной тебя в… э-э-э. Так и крышкой можно хлопнуть, — как-то уж слишком охотно испугался опытный некромант.

— Было бы там чем хлопать, — криво оскалился Ромис, разглядывая меня, как диковинное блюдо, поданное на стол вместо ожидаемого и привычного. — Безопаснее было там, прямо на месте, охранок навертеть, на их счастье даже стационарные печати упокоения нашлись. Целитель из Верхнего города, что с отрядом Касы прибыл, ждет в охоронце с набором для посмертной экспертизы, помещение готово тоже.

— Где все? — беззаботно поинтересовался каланча, словно пропустил все сказанное мимо ушей. Да и выглядел он непривычно. Словно не хватало чего-то. В Долине мне некогда было об этом думать, зато теперь… Лопата! Ее не было. Как и неизменного рюкзака, неизменно полного гадостей и сокровищ.

Еще одна ухмылка в ответ от Эверна, “Я же говорил” — от Ине и предложение прогуляться через парадное крылечко от обоих. Я нашла в себе щепотку мужества отклеиться от руки, за которую хваталась, и кивнула.

— Что ты с ней такое делал, что она едва дышит? — послышалось позади тихо, но не настолько, чтобы не разобрать.

— Ее просто от летучих магмобилей укачивает.

— Фу-у-у, не напоминай.

Странно, ощущение, будто они таились, но сказано было все равно, чтобы меня отвлечь. Дальше я не вслушивалась. Стоило коснуться гладких деревянных перил, дом принялся урчать, подпевая ступеньками лестницы, приоткрыл дверь щелочкой, как раз чтобы я проскользнула, чуть касаясь плечами створки.

Мам, пап, я дома, и мой Ине пришел.

Глава 13

Если встать у края окна в моем “скворечнике” и прижаться к стеклу, можно немного видеть калитку, ведущую на задний двор с улицы. Так что я стояла и смотрела. Там отирался Олька. Он явился к дому, раскрасневшийся, без жилетки, с крыльями врастопырку. Рюкзак Ольгерт, перегнувшись, кинул через ограду, а лопату воткнул у столбика калитки, предварительно оглядевшись по сторонам с невероятно шкодливым выражением на лице. Отошел, полюбовался. Вернулся и перевоткнул чуть иначе. Дрогнул, присел, приподняв крылья домиком вслед за плечами, будто на него прикрикнули, отскочил и с видом “меня тут не было, а если и был, то не я”, расхлябанной походкой удалился прочь, кажется, даже насвистывая — слишком уж характерно губы сложил.

Вот и все. Я не видела ни Ине, ни Ромиса, ни тем более тела Драгона. Только ощущение, что кусок картинки вырезали. Вот стояла “золотко” у калитки, бдила, и нет. Зато за следующие пару часов у дома прогулялся едва не весь посёлок. Даже плечистые парни из военного лагеря. Все будто-бы по делам, а сами зырк в окошко. В кухонное смотрели чаще всего, оно ниже.

Чтобы отвлечься, я взялась готовить обед. Не то чтобы из рук все валилось, но я то и дело замирала, прислушиваясь к звукам снаружи, которыми дом гудел в трубе над очагом: птицы, ветер, шелесты и шорох, потрескивание, отголоски разговоров, осторожные шаги очередного любопытного…

Меня качнуло и оказалось, что под щекой — куртка, а под ней тихонько стучит мое теплое. Я постаралась разлепить глаза, но угольки зашептали что-то на ухо, а руки мягко опустили на кровать.

Ине…

— Спи, огонек, — сказал он, потерся прохладным носом о щеку, выпутал что-то у меня из волос, должно быть петрушку, пробормотал о хозяйках, ведьмах, способностях и голодных некромантах и добавил свое “лит’маре”.

От его волос, перебивая запах горячего железа, пахло сырым ветром и землей, тяжелым терпким дымом итой стороной. Тамничем не пахнет. Это отсутствие запахов совершенно особенное, как итатишина. Но мне было спокойно. Даже когда он ушел, небрежно набросив край покрывала мне на ноги.

Снилась Долина и играющие в снежниках зверьки, качающиеся над головой хрустальные слезки, солнце в бездне синевы, на которое можно было смотреть не щурясь, белая комната с белой, привязанной к потолку плетеной колыбелью и висящим над ней черно-красным ловцом с гранатовой бусиной в центре, той, что я отдала Ине вместе со своим сердцем. А еще колыбельная. Без слов, только музыка. Флейта.

Проснувшись, долго не могла понять, уже раннее утро следующего дня или еще вечер сегодняшнего. Жемчужные сумерки смотрели в окно. Какой-то торопыга сиганул на крыльях над улицей, хотя в поселке летать было не принято. Тень задела краем стекло.

Шевелиться не хотелось, но сбившаяся невестина хламида обернулась вокруг бедер и комком собралась под спиной. Пришлось вставать. Каждую косточку ломило, будто это я Ине ловила под обрывом, а не он меня.

Прижалась к окну — “золотко” караулила у входа во двор. Чья-то шаловливая ручонка повязала на черенок алую ленту с хвостиками вербеницы и колокольчиком. И я даже догадываюсь — чья. Впрочем, тут могли быть варианты, мимохожих проходимов было более, чем достаточно.

В кухне говорили. Дом, был бы собакой, хвостом бы вилял от усердия, изо всех сил старался мне угодить. Голоса просочились в щель бесшумно приоткрывшейся двери вместе с до крайности аппетитным запахом. В животе завыло гулем, даже самой неловко стало, но я не торопилась бежать утолять голод, любопытство оказалось сильнее. Да и знала, появлюсь — замолкнут, заговорщики.

— Основополагающий принцип любого статичного защитного контура — непроницаемость, — немного занудно бухтел некромант, и я представила его расхаживающим вдоль стола с ложкой в руках, за которой он поднялся, потому что сразу взять забыл, а теперь забыл, что к тарелке шел. — С динамическими все немного иначе, и проницаемость может быть избирательной или, если это система контуров, как в боевых щитах… Да что я тебе, как младенцу, на пальцах?..

Рука поднялась, ложка была замечена, опознана и донесена наконец до стола. Скрипнул стул.

— Я понял, — вальяжный голос Эверна был, как у разомлевшего в тепле кота. — От трещины не рухнет, но будет…

— Сквозить, — сквозь зубы и с набитым ртом.

— Я хотел сказать — подтекать.

— Не суть. Она в доме, то есть внутри контура — никто не слышит, и я тоже. Только эхо очень тихо, а у меня в голове бывает… по-разному.

Некоторое время были только звуки приема пищи. Суп какой-то… Живот снова напомнил о себе, но я шикнула на него, на цыпочках, будто меня там, внизу, может быть слышно, прокралась за одеждой в соседнюю комнату, а потом чуть дальше — в ванную. Звуки следовали за мной.

— Холин? — вдруг спросил Ромис так отчетливо, будто стоял рядом, и я, вздрогнув, просыпала большую часть банки