глины, укладывали в плетеные из лозы и травы колыбели и прятали в естественных пещерах высоко в горах. Обычных жителей сжигали так же уложив в колыбель, а прах развеивали с обрыва над водой, чтобы и ветру и земле.

О похоронных традициях меня просветил Олька, я в отместку рассказала ему про скитавшихся над миром демонах и продавших свою суть за возможность пройти, а инквизитор оказался мне знаком. Я словно наяву слышала голос Драгона, говорящего мне, тогда еще действительной жене, об Арен-Фесе, его юном ученике и обязателном кураторе от инквизиции для всех темных вне категории. Имени Драгон тогда не назвал, но я слышала как кивнувший мне Лодвейн обращался к худощавому парню

Арен-Тан. Странная прическа с выбритым на виске знаком, тусклые как старое зеркало глаза. Узнал? Миг и скользнувший по мне взгляд выбил мир из-под ног и придавил одновременно, а потом Ине вышел и встал между ним и мной. А вечером лекцию читал как некрасиво подслушивать и шпионить, что Ольгерт плохо на меня влияет и чтобы я с ним не водилась. И с Ромисом тоже. Особенно — с Ромисом.

— Я с ним не вожусь, теперь ты с ним водишься. И вообще он сам приходит.

Но если Ромиса, как истосковавшегося по теплу пса, всегда тянуло на кухню, то Ине словно кот неизменно отирался рядом с большим камином в холле. Никаких кресел. Он просто разваливался на ковре. Мог еще и подушек с пледами натащить.

— Что за ужас! Вдруг кто придет, а тут посреди зала гнездо?

— Здешний народ должен понимать толк в гнездах. Их исконное жилище — углубление в скале, оплетенное изнутри по стенам прутьями, называется хнежд, прямо как их похоронные корыта, и там нет никакой мебели только очаг, циновки и подушки. И потом, в этих игрушечных креслах мне тесно.

— Откуда ты столько знаешь об Ирии? Когда мы только сюда шли, ты говорил, что никогда здесь не был, и тут вдруг — Долина, гнезда…

— Не все предки такие, как дедушка Хелл, некоторые из не таких тут бывали, некоторые из некоторых иногда делятся или просто вспоминают громко, а мне слышно.

Я привычно собирала с тесных кресел его плащ, куртку и еще что-нибудь из одежды, что в данный момент времени казалось ему лишним. Сапоги вообще могли прятаться по разным углах. Иногда в одном из кресел обнаруживалось “золотко”, а в другом — уложенный рюкзак, и тогда это означало, что мой Ине уйдет вечером.

— Обязательно оповещать всю общину о том, что мы собираемся делать ночью? — по случаю спросила я, немного ревнуя к блестящей от осознания своей незаменимости лопате.

— Или днем…

— Или днем.

— Или утром…

— Или у… Ине!

— Да?

Мой возмущеный взгляд против его игриво-ехидного. Без вариантов. Я в проигрыше.

— Я так не могу.

— Можешь, — таинственно улыбнулся он. — Не веришь?

— Золотко сейчас сама к калитке побежит? Или ты метнешься?

— Ты невероятно прекрасна, когда искришь, сердечко мое, — умиротворенно зашуршал некромант. — Пусть и другим радость будет. Лучше обсуждать лопату у ворот ири Пешт, чем очередной темный всплеск и погибших. И пироги лучше испечь на всякий случай, а не по случаю. И потом, пока “душечка” бдит никто в гости не сунется. Разве что ба или твой настырный хранитель.

— Это правда, что он хочет уйти?

На Ине было невероятно приятно смотреть сверху, очень уютно и тепло, даже когда камин не горел. Но чаще всего — горел, и в темных глазах мерцало по такому же камину, а подсвеченная огнем кожа становилась цвета местного красноватого меда. Так и тянуло попробовать. Но “золотко” сегодня коротала вечер с нами, а значит — нечего и представлять.

— Откуда знаешь, что хочет? — спросил Ине.

— Ну, — я пожала плечами, — слышала.

— Он еще сам не решил, но Лодвейн его назойливо и решительно соблазняет размером королевского бонуса для добровольцев и величиной памятника, который ему за эти чары отгрохают, если вдруг что. Однако хладен анФеррато пока что реально заинтересован только в чистом личном деле и нетленной славе, с которой это новое личное дело начнется.

— Посмертно?

Ине хохотнул, цапнул меня за щиколотку, дернул, и я оказалась низвергнута в подушки и поймана в капкан его рук.

— Посмертная слава Эверну до бездны, — урчал котом некромант. — Как тебе в гнезде?

— Приятно.

— Вот и отлично. Мне осталось несколько дней, и я смогу все бросить там.

— Ине… Ты сейчас себя уговариваешь или меня? Я все равно никуда отсюда не денусь. Да, я не слышу поводка рядом с тобой, но ведь невозможно быть все время настолько рядом, если уехать. Ты не сможешь никуда отойти, ни на минуту. Ты знаешь это сам. Ты все равно на месте не усидишь. Так что лучше пусть будет, как сейчас. Я — здесь. И ты, как получается и когда можешь. И “душечка” так и быть, пусть караулит, главное, в постель ее не тащи, там и так тесно.

— Ты сейчас себя уговариваешь или меня? — будто мое эхо спросил Ине.

— На постель?

— Я легко обойдусь без постели, ты же знаешь, и не пытайся меня обмануть, я слышу тебя и понимаю. Как бы ни было уютно в клетке — она останется клеткой. Даже если ты и не собиралась отсюда никуда уезжать, важно чтобы у тебя была эта возможность. Я что-нибудь придумаю, огонек. Я обязательно что-нибудь придумаю. Или останусь здесь, надоедать тебе, пока сама меня не выгонишь.

Этот разговор в разных вариациях случался не раз и не два. Несколько дней прошли, и еще несколько дней, и еще. Отряд ира Касы перебросили куда-то к границе, где становилось все хуже. В поселке стало тихо. Тише чем было, потому что с Касой ушли многие мужчины. В основном — свободные. Контракт Ине к моменту их ухода был исполнен. Теперь мое сердце куда чаще оставался со мной ночью, днем, утром. Поручал “золотку” охрану задней калитки и приходил домой, чтобы разделить со мной мою уютную клетку.

Глава 15

У Ине было еще одно место в доме, куда его тянуло с завидным постоянством — конец коридора, где опускалась лестница с мансарды и где дом прятал в стене дверь в детскую. В этот раз я обнаружила его сидящим у стены. Из-под прикрытых век просвечивало алым, голова чуть клонилась к плечу, затылок касался невидимого Ине, но прекрасно видимого мне косяка. Лестница была опущена. Он занял почти весь коридор поперек. Сложился в коленях, когда я прошла мимо и пальцами босой ноги прижал