– Не валяй дурака. Я больше проиграл другим, чем тебе. И потом, какая мне разница? Я не нищий, все ко мне вернется. Скоро у меня пойдет полоса везения.

Все лето я провел в Лондоне, ждал своей полосы везения, а Сара была так рада, что даже закрывала глаза на мои регулярные посещения «Альбатроса» с Дерри. Когда она заказала новый летний гардероб и по-новому украсила первый этаж дома, мне не хватило совести остановить ее, к тому же я знал, что счастье мне вот-вот улыбнется. Так оно и случилось. В течение одной сказочной недели, что бы я ни делал за карточным столом, все шло мне на пользу, но не успел я подсчитать выигрыш, как он ускользнул у меня сквозь пальцы. Полоса везения оказалась настолько чертовски короткой, что я исполнился уверенности: она вернется через день-другой, поэтому продолжал играть. Но к моему ужасу, катастрофа следовала за катастрофой, и, когда мы в августе уехали за город, я уже дал распоряжение Ратбону сдать лондонский дом и взять вторую закладную на Вудхаммер.

2

Я сообщил Саре, что сдам городской дом на следующее лето. Только так ее и можно было утихомирить, но, когда в октябре мне пришлось отказаться от рождественского бала в Вудхаммере, мы жестоко поссорились и несколько недель почти не разговаривали. Дерри по-прежнему оставался в Лондоне, подстегиваемый своими политическими амбициями, поэтому бо́льшую часть времени я проводил наедине у себя на чердаке. Резьба успокаивала меня. Я пытался сделать сложные вазы с цветами на манер Гринлинга Гиббонса, но стебли получались слишком тонкие, а лепестки – тяжелые, как свинец. Разочарованный неудачей, я понял, что больше не могу отстраняться от своих бед, да и Сара к этому времени пребывала в таком расстроенном состоянии, что я написал Маргарет – просил ее принять нас на Рождество.

И именно в Лондоне – и, конечно, в «Альбатросе» – я услышал про железнодорожные акции. Все о них говорили как о превосходном вложении средств. Все знали о состояниях, сделанных на прокладке железных дорог в Америке, и об этой новой компании, созданной для прокладки железной дороги от Сан-Франциско до Тусона, вложения в которую дают четырехкратную прибыль любому инвестору.

Дерри вложил в это кучу денег, и я, не желая отставать, взял в долг две тысячи фунтов у моего старого друга мистера Голдфарба с Бред-лейн. Все говорили, что это хорошее вложение, что такой шанс не стоит упускать.

Все.

Катастрофа наступила в апреле, когда компания обанкротилась. Мы все еще находились в Лондоне. Я уже снял дом в городе, потому что полагал, несколько тысяч фунтов прибыли, как минимум, позволяют мне иметь временный дом в Лондоне. Но теперь все надежды на прибыль растаяли, деньги, взятые взаймы, оказались потеряны, и мистер Голдфарб стал наносить визиты Ратбону в Сарджентс-Инн.

Тут меня охватило отчаяние. Что вполне понятно – я оказался в ужасной дыре. Дерри помог бы мне, будь у него такая возможность, но он тоже потерял деньги на этом банкротстве и теперь целиком зависел от трастовых фондов Клары.

Взяв в долг еще две тысячи – на сей раз у мистера Маркса с Хай-Холборн, я снова сел за карточный стол.

Вы же понимаете, другой надежды у меня не было. И каким-то образом… объяснить это трудно, но я был абсолютно уверен, что выиграю и выправлю ситуацию.

Месяц спустя, зная, что потеряю Вудхаммер, если не проглочу свою гордость, я вновь сел за письмо Дьюнедену и кузену Джорджу.

3

Мне снился мой дом посреди зеленого парка. Дом, который я люблю, его теплые, уютные стены, высокие трубы и упорядоченная успокаивающая строгость елизаветинского сада. Мне снились сверкающие деревянные панели, мои предки в рафах и массивная мощь мебели красного дерева. И наконец, мне снилась лестница, искусное творение Гринлинга Гиббонса, чья работа значила для меня больше, чем любые шедевры Микеланджело, Леонардо или Рафаэля. Я видел каждый хрупкий листик, каждую изящную веточку ягод, каждый бутон с тонкими как паутинка лепестками. Я мог всю жизнь потратить на то, чтобы вырезать что-либо подобное, но во мне бы не загорелось ни искорки его дара. Но лестница была моя, и никто не мог забрать ее у меня, никто не мог лишить меня моего дома. Но мысль о том, что я – тот самый де Салис, который может навсегда потерять Вудхаммер, настолько мучила меня, что мой разум отказывался воспринимать дом как единое целое и цеплялся только за лестницу, которая в своей красоте и изяществе символизировала собой все, что значил для меня дом.

Дьюнеден сказал:

– Очевидно, что ты совершенно не способен распоряжаться деньгами. Я не дам тебе ни пенса, если ты не передашь свои финансовые дела в полное управление твоему кузену и мне. Мы будем выплачивать тебе месячное содержание.

Прекрасная лестница. Я представлял себе золотистый вечерний свет, проникающий наискосок через высокие окна и яростно сверкающий на дереве, преобразованном Гиббонсом.

– Вудхаммер должен быть закрыт, сельскохозяйственные угодья сданы фермерам, а персонал заменен управляющим.

Я видел, как пыль садится на эти резные листья, но это не огорчало меня, потому что листья все же будут принадлежать мне.

– Ты должен жить в Кашельмаре. Никаких пышных развлечений, никаких поездок в Лондон…

Я видел фрукты, зрелые и сочные. Неужели дерево может иметь такой вид? Но он добился невозможного – совершил чудо. От этого чуда у меня щемило в горле, слезы жгли глаза.

– …и никаких контактов с Родериком Странаханом. Если ты согласен соблюдать эти условия, мы готовы тебе помогать. Если ты нарушишь хоть одно из них, то можешь катиться в ад с той скоростью, которая тебя устраивает, и ни твой кузен, ни я и пальцем не пошевельнем, чтобы остановить тебя. Это твой последний шанс. Я ясно сказал? Другого шанса у тебя не будет.

Так я спас свою лестницу. Спас дерево, вырезанное Гиббонсом. Спас единственное звено, которое связывало меня с талантом такой мощи, что я не мог равнодушно думать о нем. Я победил.

Но дорогой ценой.

– Пошли они оба к черту! – вскричал Дерри. Его черные глаза горели яростью. – С какой стати они диктуют тебе такие условия? Что я им сделал – почему они настроены против меня? Разве это преступление, если человек стремится к лучшему? Если так, то они должны ополчиться на твоего отца, который дал мне образование и крышу над головой! Почему моя дружба с тобой рассматривается как преступление? У меня нет родителей, братьев или сестер. Разве мне нельзя иметь хотя бы одного друга? Разве я взял у тебя что-нибудь без нажима с твоей стороны? Что я мог поделать, если у тебя возможностей давать всегда было гораздо больше, чем у меня. Послушай, Патрик, я возмещу все, что ты вложил в меня. Я буду откладывать собственные деньги, чтобы помочь тебе расплатиться с долгами.

– Но…

– Знаю, у меня сейчас нет своих денег, только доходы Клары, но ты подожди! Когда меня выберут, я выйду на прямую дорожку, а когда меня назначат на младшую должность в правительстве, у меня будет жалованье, и можешь считать, что оно все твое.

Я, конечно, сказал ему, что́ думаю обо всей этой чепухе, но меня тронуло его предложение, и я еще больше исполнился неприязни к кузену Джорджу и Дьюнедену.